Фэндом: Первое подразделение
Персонажи: Аллан Фишер/Томас ЛаКур
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Драма
Размер: Мини, 3 страницы
Описание: Вольное продолжение коридорной сцены из последней серии.
Посвящение: Моему Томасу.
Примечания автора: Ей-бгу, эти ребята заслуживают хотя бы шанса на хэппи-энд.

Ещё ночь

Они сидят в коридоре на полу, словно пара бездомных, прорвавшихся в отель по недосмотру охраны. Идет какой-то час ночи, а в их крови плещется энное количество алкоголя.
Хелена, должно быть, сейчас пытается дозвониться до меня и злится.
Его телефон отключен, проверять предположение не хочется. ЛаКуру, если говорить откровенно, нет дела до её обид. Его дом не в той квартире, где приходится жить, не рядом с маленькой дочкой, которую он (не слишком успешно) пытается любить. Его дом там, где есть Фишер. В коридоре - значит, в коридоре.
Это если говорить откровенно.
Но откровенно он говорить не привык.
Перебитый и переломанный Фишер тяжело дышит рядом, согревая дыханием его правую щеку. Кажется, голос ЛаКура действует на него, как колыбельная, и ЛаКур болтает безостановочно, не следя за тем, что именно говорит.
В какой-то момент ему кажется, что Фишер заснул. Прямо вот так, с сигаретой в руке. Балда.
Как же ты будешь без меня целых три года, — тоскливо размышляет ЛаКур. — Ты же пожар в доме устроишь или опять ввяжешься в какую-нибудь передрягу, а потом я проснусь среди ночи и "увижу", что тебе плохо, но ничего не смогу сделать...
Он тянется забрать у Фишера сигарету. Осторожно, медленно, стараясь не потревожить, почти не задевая бледные пальцы, которые хочется и нельзя целовать.
И конечно же, стоит взять сигарету за фильтр, как Фишер просыпается. Словно ребенок, у которого попытались вытащить соску изо рта. Просыпается, смотрит ЛаКуру в глаза, сонно моргая, и выдает:
— Наверное, это здорово. Что я уеду на какое-то время.
Это насколько не здорово, что у ЛаКура перехватывает дыхание. Стоит ли удивляться тому, что Фишера постоянно бьют. Он умудряется выбирать самые неуместные выражения и способен вывести из себя даже святого. Это умение делает его прекрасным следователем, но невыносимым другом.
А, пошло оно все. Хватит врать.
— Нет, не здорово! — кричит ЛаКур.
Всего несколько часов назад он обещал себе терпеть и молчать. Что-то в нем, кажется, умерло, когда впервые прозвучала фраза про отъезд, но с этим можно было справиться. Сколько ни бей свое сердце, соберется заново. Они с Фишером не виделись шесть месяцев и вот, должны расстаться на три года. Подобный поворот сюжета хорошо смотрелся бы в бульварном романчике про несчастную любовь, героям которого полагается страдать, но оперативнику убойного отдела негоже лить слезы из-за предстоящей разлуки с напарником.
Он хотел быть благородным и поступать правильно. Отправить друга на новую работу, оставив для себя лишь воспоминание о полутемном коридоре, дыхании на щеке, сигаретном дыме и секундном прикосновении к холодным пальцам.
Но иногда наступает момент, когда все твои взвешенные решения улетучиваются от одной фразы. Это почти инстинкт самосохранения, когда кажется, что взорвешься изнутри от переполняющих эмоций, то приходится швырнуть часть в другого человека.
— Ты издеваешься? — ЛаКур, наплевав уже на все на свете, посмотрел на Фишера с отчаянием. — Это едва ли не худшее, что могло произойти, а ты говоришь "здорово"? Ты что, действительно не понимаешь?
— Чего не понимаю?
ЛаКур медлит. Есть немного времени, чтобы отступить и отречься от почти-признания, списав вспышку ярости на выпитое пиво и недавний стресс.
Он уедет, и мы, может, никогда больше не увидимся. Он имеет право знать. Сколько можно прятаться за разговорами про дружбу, даже самый тупой детектив не поверил бы в это алиби.
— Что я люблю тебя, — тихо произносит ЛаКур, глядя в пустое пространство рядом с ухом Фишера. Смотреть ему в глаза слишком страшно. — Давно люблю.
Фишер не шокирован.
— А, решил сказать все-таки, — шепчет он, отводя взгляд.
— Так ты знал?
— Конечно, знал, — кажется, Фишер пытается печально улыбнуться, но с разбитыми губами все улыбки похожи на гримасы боли. — Уже пару лет как. Это очень просто определить, когда чувствуешь то же самое.
Признания в любви должны происходить не так. Не в подобной обстановке, не спьяну и уж точно не тем же тоном, каким люди разговаривают о погоде.
— И... что теперь? — растерянно спрашивает ЛаКур.
— А ничего. — Фишер некультурно сплевывает на гостиничный пол. В его слюне до сих пор кровь. — У тебя есть Хелена, а я уезжаю.
Коридор опасно кренится перед глазами ЛаКура.
— Раньше не было Хелены! Чего же ты молчал?!
— Тогда была Милле. И Виктор. Мы с тобой вечно не совпадали по времени, Томас.
— Вот, значит, как все просто? — ЛаКур не может поверить в то, что это происходит наяву. — Ты признаешься мне в любви только для того, чтобы заявить, что у нас ничего не выйдет?
— Не только поэтому. Я подумал, что тебе стоит знать. — Он говорит неохотно, как бывает, когда речь заходит о его личных неудачах. — Пока меня избивали... Долго, со знанием дела... Ну, ты видишь результаты, — он поднес руку к ране на виске. — Так вот, пока меня били, подумалось - а что, если на этом все? Вдруг вы не успеете вовремя, не найдете нас. Умру в каком-то засранном сарае, и все, что ты будешь помнить обо мне, это как мы в нашу последнюю встречу поссорились.
— Я напрасно тогда обвинял тебя, — виновато сказал ЛаКур.
— Нет. Ты был прав, а я был упертым болваном. Обычный расклад.
— Нет, нет, — ЛаКур мотает головой, — ты отлично вжился в роль преступника, но не более того.
— Да, да, — мрачно передразнивает его Фишер. — Я вполне мог начать торговать наркотой ради собственной выгоды, не будь тебя рядом. А в результате всей этой истории хуже всего не мне, а Джонни.
Тут возразить нечего, и с минуту они молчат, мысленно обращаясь к Джонни и Гэби с извинениями. ЛаКур не сразу замечает, что тонкие пальцы-пауки Фишера сжимают его запястье. По старой привычке "друзья так не делают" хочется отдернуть руку. Фишер следит за его реакцией.
— Понимаешь теперь, почему я думаю, что это здорово, что мы расстанемся на время?
— Нет.
— Может быть, нас отпустит, — объясняет Фишер, — раз уж вместе мы не будем, так пусть это пройдет поскорее.
— За шесть месяцев не прошло, — тихо возражает ЛаКур.
Тяжело вздохнув, Фишер придвигается ближе, хотя казалось бы, ближе некуда.
Это становится еще одним откровением. Раз карты выложены на стол, теперь им можно вести себя так, можно сокращать дистанцию. Невидимая стена рухнула.
ЛаКур осторожно тыкается носом в шею Фишера, выбрав участок кожи без ссадин и царапин.
— Я каждый день думал о тебе.
— А я твою фотку таскал в кармане. На стену-то её было не повесить, поэтому она вся измялась, но...
— Неважно.
ЛаКур делает глубокий вдох, наполняя лёгкие запахом Фишера, раньше едва различимым за его вечной завесой из сигаретного дыма.
— Ты правда любишь меня? — переспрашивает он почти жалобно.
— Ну конечно, люблю. — Фишер лохматит его волосы. — Мне казалось, это очевидно. Мы постоянно вели себя как идиоты, когда оставались наедине, а это самый верный признак влюбленности.

Все так плохо, что почти идеально. К сожалению, ЛаКур не может избавиться от мыслей о том, что через несколько часов наступит рассвет. Волшебство рассеется, опьянение сменится похмельем, горчащим во рту. Им придется разойтись, и ответ "а ничего" останется в силе.
— Давай сбежим вместе, — выдыхает он, когда терпеть такие мысли становится совсем невмоготу.
Может быть, эта идея кажется хорошей только здесь и сейчас, в уютном полумраке, при спонсорской поддержке алкоголя, но сегодня он ужасно несдержан в своих словах.
— Что? — недоверчиво переспрашивает Фишер.
Со второй попытки удаётся удивить его.
— Сбежим. Бросив все. Работу, детей, весь этот чертов круг ада, по которому мы носимся день за днем. Уедем в другую страну.
— Ты совсем с ума сошел! У тебя маленькая дочь, — пытается урезонить его Фишер.
Бесполезно.
— Дочь, которой я буду худшим на свете отцом.
— Глупости! Ты будешь прекрасным отцом, ты уже такой. Проклятье, да ты самый заботливый человек из всех, кого я знаю.
— Фишер, посмотри на меня, — просит ЛаКур.
И Фишер смотрит ему в глаза, разглядывает расширенные (от страха ли, от возбуждения ли) зрачки.
— Ты прав, я сошел с ума, — быстро шепчет ЛаКур. — И люблю тебя больше, чем кого-либо, когда-либо. У меня есть сбережения, нам было бы на что жить. Мы три года порознь не выдержим. Ты без меня пропадешь, я без тебя свихнусь окончательно, пристрелю Хелену и попаду за решетку.
— Ерунда, — протестует Фишер, уже не так уверенно, как поначалу.
— Я её видеть уже не могу!
— А меня готов годами терпеть? По сравнению со мной, у Хелены вообще нет недостатков. Ты знаешь, я её ненавижу и пристрастен, но это правда.
— Тебя я мечтаю терпеть годами, — искренне отвечает Томас.
После этого они целуются, из-за чего губы Фишера снова начинают кровоточить, но стоит ЛаКуру попытаться отстраниться, как Фишер хватает его за плечи, удерживая на месте. Когда они наконец отрываются друг от друга, то выглядят уже не просто бездомными, а бездомными-вампирами, недавно плотно поужинавшими.
— У меня тоже есть план, — заявляет Фишер, пока ЛаКур лихорадочно роется в карманах пальто, разыскивая носовой платок. — Мы сейчас не будем обсуждать, что делать дальше. Может, твоя мысль о побеге не так уж и плоха. А может, завтра ты вспомнишь о ней с ужасом и сам передумаешь. Мы просто пойдем ко мне в номер и займемся тем, чем давно должны были.
— На тебе живого места нет, какое там "займемся".
Фишер хрипло смеется, обнажая зубы, и ладонью стирает свою кровь с его подбородка.
— Значит, мы займемся этим очень и очень осторожно.
После недолгих раздумий ЛаКур протягивает ему руку, помогая подняться.
На следующий день может случиться все, что угодно. Но хотя бы эту ночь, всего лишь ночь, целую ночь у них никто не сможет отнять.

@темы: первое подразделение

---

Фэндом: Первое подразделение
Персонажи: Аллан Фишер(/)Томас ЛаКур
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Повседневность
Размер: Мини, 3 страницы
Описание: Мыслей о Фишере в его голове оказывается неожиданно много. Они спешно выстраивают крепость, окружают её глубоким рвом и готовятся отражать любые атаки на свои владения.
Посвящение: проблемам.)

Сила обстоятельств

Фишер ест все, до чего может дотянуться, но умудряется не толстеть.
Фишер вдыхает сигаретный дым через нос и выплевывает его обратно, отфыркиваясь, как мокрый кот.
Волосы Фишера скользкие на ощупь. После того, как он подстригся - колючие.
Фишер умеет курить стоя, сидя, лежа, под дождем, на бегу.
Фишер сам выписывает себе штрафы после особенно злостных нарушений правил дорожного движения.
Фишер вздрагивает, когда к нему прикасаются.
Нет.
Фишер вздрагивает, когда к нему прикасается ЛаКур. Простое похлопывание по плечу оборачивается сложной задачей, а когда их руки случайно соприкасаются, за этим следует обмен обеспокоенными взглядами. Ты видел? Ты почувствовал? Среди сотен других подобных случайных, дружеских, мимолетных прикосновений запоминаются почему-то эти. ЛаКур считает, что у Фишера пальцы аристократа, и иногда представляет его сидящим за пианино, наигрывающим вальс Шопена, но странную идею эту оставляет при себе и вслух не озвучивает.

Однажды утром ЛаКур, накануне отдавший машину в ремонт, тащится на работу в насквозь пропахшем бензином автобусе и внезапно ловит себя на мысли, что придумывает, как остроумно поприветствует Фишера сегодня. Вслед за этой отслеженной мыслью тянется вереница других, незначительных, но греющих изнутри. Мыслей о Фишере в его голове оказывается неожиданно много. Они спешно выстраивают крепость, окружают её глубоким рвом и готовятся отражать любые атаки на свои владения.
Ну, мы же лучшие друзья. Наверное, это нормально - часто думать о нем, - после недолгих сомнений решает ЛаКур.

Фишер несчастлив в браке.
Они часто пьют в баре после тяжелых тренировок, и Фишер жалуется на свою жену. Помногу жалуется, с удовольствием, выгребая из мусорной корзины своей памяти дела давно минувших дней. Если спросить Фишера, зачем он вообще женился, получаешь один и тот же ответ:
— Она забеременела, — и грустный взгляд, какой бывает у людей, не переборовших силу обстоятельств. За этим ответом стоит другой, подлиннее. "У ребенка должен быть отец".
ЛаКур относится к детям прохладно. К жене Фишера (и до и после знакомства) - отрицательно, со слабо обоснованным предубеждением.
Разве не было очевидно с самого начала, - рассуждает он - что работа в полиции накладывает определенный отпечаток, что невозможно быть одновременно и отличным следователем, и идеальным мужем, не забывающим про семейные праздники и возвращающимся домой ровно в восемь?

Как-то раз ЛаКур ночует в доме друга и, выйдя ночью в туалет, останавливается у двери в хозяйскую спальню, услышав... ну да, стоны и недвусмысленное поскрипывание кровати. Милле ведет себя относительно тихо и ограничивается вздохами, но Фишер стонет громко и хрипло, никого не стесняясь.
И ей-богу, ЛаКуру спокойнее жилось без знания этого факта. Стоя босиком на холодном полу, разглядывая полоску света, пробивающуюся из-под двери, он борется с дурацким, совершенно детским желанием прильнуть к замочной скважине и таким образом добавить картинку к имеющемуся звуковому сопровождению. Желание это он перебарывает, обозвав себя извращенцем, но сразу после этого сталкивается с проблемой посерьезнее. Осознание собственного одиночества оглушает его, как оглушил бы прогремевший над ухом выстрел. Одиноко ему не потому, что никого нет с ним, а потому что с Фишером есть кто-то.
Кто-то, ну да. Всего лишь его законная жена.
В ту минуту ЛаКур ненавидит и её, и себя. А ненавидеть Фишера не может все равно.
Успев вернуться в свою комнату до того, как ему представляется случай узнать, стонет ли Фишер еще громче, когда кончает, ЛаКур сворачивается на кровати калачиком, являя собой, как ему кажется, воплощение всех человеческих страданий. Уснуть ему не удается.
Наутро Фишер (веселый, беззаботный, в дырявых носках) угощает его тостами с джемом. Когда он улыбается, ЛаКур прощает ему то, за что в любом случае не имеет права на него обижаться.

— У тебя оральная фиксация.
— Чего? — Фишер перестает грызть колпачок от авторучки и смотрит на него с недоумением.
— Сам посуди. Когда ты не ешь, то хватаешься за сигареты, а если заканчиваются сигареты, то переходишь на более твердые предметы.
Кхм, двусмысленно прозвучало.
Фишер чуть хмурится.
— Это что, какой-то непристойный намек?
— Нет!
Хоть намека в вопросе и не было, ЛаКур отвечает быстро, слишком быстро. Таким образом часто выдают себя лжецы, попадающие к ним на допрос. А потом (что за невезение!) начинает краснеть.
Фишер пристально смотрит на него и молчит так долго, что молчание начинает казаться ЛаКуру бесконечным. Он все понял! - думает ЛаКур с ужасом, забывая осадить себя и добавить, что понимать-то и нечего, ведь тайн нет, двусмысленностей нет, нет между ними ничего, кроме хорошей дружбы...
— Расслабься, — говорит Фишер и вздыхает - то ли разочарованно, то ли с облегчением, — я прекрасно понимаю, что ты пошутил.
— Ага.
Мне бы твою уверенность. ЛаКур отворачивается, незаметно вытирая взмокший лоб носовым платком.

Он не эмпат и не чародей. Просто иногда видит больше, чем другие. Ловит, как плохой радиоприемник, шумы и помехи чужих эмоций. Он делает это намеренно, когда остается один на месте преступления. И случайно - если к нему подходят слишком близко. С Фишером получается иначе. С ним - как будто на одной волне, не оборванный оголенный провод, а четкая ровная линия, проведенная от одного к другому. С Фишером спокойно, тепло и правильно.
Это начинает всерьез беспокоить, поэтому, когда ЛаКуру представляется шанс завести роман, он тут же хватается за него.
Не один. Больше не один. С кем угодно, лишь бы не одному.
Услышав об изменениях в его личной жизни, Фишер стряхивает пепел в стакан с остатками джина, пожимает плечами и направляется к двери.
— Домой опаздываю, — сухо объявляет он.
До окончания рабочего дня остается полчаса.

Фишер улыбается, когда ему больно, так напряженно скалит зубы, что, кажется, кожа на скулах сейчас лопнет.
В последний раз ЛаКур видел такую улыбку, когда Фишер допрашивал умственно отсталого подозреваемого, мягко подталкивая того к "правильным" ответам, которые могли бы помочь им поскорее закончить расследование.
Ужасная улыбка.
Фишер улыбается, и ЛаКур всеми силами делает вид, что не понимает, почему друг похож на человека, готового в любой момент выстрелить себе в голову. Больше всего ЛаКуру хочется попросить его одолжить пистолет и предложить совершить двойное самоубийство. Вместо этого он улыбается в ответ (у кого получается фальшивее?) и объявляет, что Хелена беременна. Что за нелепый фарс, говорить такое человеку, который когда-то женился из-за незапланированной беременности, а недавно развелся. Фишер, впрочем, держится молодцом. Поздравляет его, шутит что-то по поводу того, что будет давать советы новобрачным... Дотрагивается до него чуть ли не после каждого слова. Кладет руку на плечо, тянет за край пиджака, сжимает запястье. ЛаКуру вспоминаются фильмы, в которых герои прощались с родными и близкими перед тем, как их уводили на казнь.
Кажется, специально для таких моментов существует фраза "перед смертью не надышишься".
Он слышит Фишера, как сквозь вату. Пытается "поймать" эмоции, но и на этом уровне восприятия нет ничего, кроме белого шума.
Нет ничего, кроме дружбы.
Замечательной дружбы.
Многолетней дружбы.
Спаси меня, пожалуйста. Оставайся в моей квартире. Мы будем жить там вместе, и ты сможешь, как хотел, снести стену кухни. Хоть все стены снеси. Скажи, что я совершаю ошибку. Разве же я смогу стать отцом? Нет, конечно же. Я нахожусь в шаге от психушки. У меня галлюцинации бывают. Я абсолютно ненормальный. Ты поэтому меня не любишь? Ты меня не любишь? А может быть, это и не мой ребенок. Неважно, чей он. Ты все равно мне ничего не скажешь. Ты свою семью развалил, а мне желаешь счастья. Идиот. Как и я. Мы были бы хорошей парой, но ты желаешь мне счастья. Черт бы тебя побрал.
Их натужный разговор длится не дольше пяти минут. Когда они расходятся по своим машинам, мир остается прежним, с неба не сыплются молнии, и никакие таинственные знаки не указывают на то, что они совершили огромную ошибку и должны исправить её. Миру, конечно же, нет до них никакого дела.
По дороге домой, ЛаКур, сетуя на плохую погоду, включает дворники и некоторое время тупо смотрит на лобовое стекло, не понимая, почему видит проезжую часть сквозь мутную пелену, если дождя нет.
Он не может вспомнить, когда в последний раз плакал.

@темы: первое подразделение

---

Фэндом: Ганнибал
Персонажи: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм, Джек Кроуфорд, Клэрис Старлинг, Молли
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort, AU
Размер: Мини, 5 страниц
Описание: Четыре эпизода из жизни Уилла. По одному на на каждое время года. Постканон, отсылки к "Красному дракону".

Времена года

Она появилась весной. В понедельник, что было забавно. Начну новую жизнь с понедельника, обещал Уилл, в числе миллионов других людей, поступавших так же, и однажды простенькое бытовое заклинание сработало. Она появилась в тот момент, когда осколки его прежней жизни уже были сметены в угол и забыты там (типичный способ уборки в доме холостяка).
Его прежняя жизнь сидела в психиатрической клинике и возвращалась к Уиллу в ночных кошмарах, называя своим хорошим мальчиком. Иногда Уиллу удавалось убедить себя, что эти сны вовсе не отзывались в его душе глухой болью.
Он бросил работу (в этот раз даже Джек Кроуфорд не смог пробиться своими доводами через заслон его несчастий), продал дом, посадил собак в мини-фургон и уехал жить на побережье, из планов имея при себе только мысль об алкоголизме.
Других методов борьбы с депрессией Уилл не знал, а о том, чтобы снова записаться на прием к психотерапевту, разумеется, и речи идти не могло.

Дом Молли находился неподалеку от его нового пристанища. Молли испекла яблочный пирог для своего соседа. Увидев на пороге человека с едой в руках, Уилл схватился за дверной косяк, чтобы не упасть.
Я принес вам завтрак.

Позже они сидели вместе на крыльце, залитом лучами солнца, теми особыми весенними лучами, которые при всей своей яркости не приносят тепла. Молли пожимала лапы собакам, улыбалась - ровные мелкие зубки, ничего общего с клыкастым прошлым. Она громко смеялась, и эмоции её были похожи на ворох разноцветных лент. Ни грамма опасного, криминального, странного. Сперва это казалось диким. Либо она была слишком нормальна для мира, либо он - слишком ненормален.
Поглощая пирог (пирог подгорел с одного края, и Уилл откусывал именно с него, радуясь кулинарной несовершенности), Грэм размышлял о том, что алкоголизм, возможно, стоит отложить на потом. Ему ведь может и не представиться другой случай пригласить девушку прокатиться на моторной лодке.

— У меня есть сын, — призналась Молли на третьем свидании, глядя на Уилла немного виновато, как будто сын мог стать причиной для разрыва.
Уилл едва не рассмеялся от облегчения. Сын, боже мой.
Я был болен энцефалитом, - хотелось сказать ему, - я испытывал влечение к психиатру-каннибалу, сидел за решеткой, видел огромное количество трупов и изображал из себя маньяков для любительских спектаклей ФБР, давился чужими эмоциями... а у тебя есть ребенок. Господи, какие пустяки. Я авансом простил тебе большее, список включает в себя наркотики и секс за деньги.
— Дети - это здорово! — с воодушевлением воскликнул Уилл. — Сколько лет твоему мальчику?
Мой хороший мальчик...

Предложение он сделал ей тоже весной, следующей. Действовал по всем правилам, надел лучший костюм, пригласил Молли в облюбованную ими беседку, украшенную искусственными цветами, и встал на одно колено. Получив бархатную коробочку, Молли заплакала от радости, не обращая внимания на потекшую тушь.
На кольце стояла гравировка про любовь, что будет длиться вечно, а на самом деле стоило бы написать "пропуск в нормальный мир". Уиллу очень хотелось в такой, где пахнет яблочными пирогами и на веранде стоит кресло-качалка. Его любовь к Молли отдавала благодарностью, но он не видел в этом ничего страшного, уверенный в том, что со временем будет любить будущую жену все больше и больше.
***

Стояло засушливое, жаркое лето. Собаки Уилла разбежались за то время, что ему пришлось провести на больничной койке. Все, кроме верного Уинстона. Пес тяжело дышал и носом подталкивал к хозяину пустую миску для воды. Уилл, ушедший далеко в дебри своих мыслей, спохватился в последний момент, едва не плеснув в миску виски из своего стакана. Помимо Уинстона, с ним было много теней, пустых углов, алкоголя и мыслей о самоубийстве.
Когда явился Джек, Уилл раздвинул в стороны тяжелые шторы. При свете солнца была различима каждая пылинка, кружащаяся в воздухе. Каждый порез на лице Грэма.
— В ФБР правда теперь принято сравнивать мое лицо с картинами Пикассо? — поинтересовался Уилл, не сводя глаз с Джека.
Глаза, точнее сказать. Левый глаз видел хуже обычного, превращая мир в набор расплывчатых огромных пятен. Уилл по-прежнему не любил играть с людьми в гляделки, но тут был случай особый. Он мечтал увидеть раскаяние. Отвращение. Любые яркие эмоции, за которые можно было бы уцепиться и вывести Кроуфорда на скандал.
Но Джек оставался непоколебимым и безразличным. В ответ на неудобный вопрос заявил, что не слышал ничего подобного. Выразил надежду, что врачи смогут привести лицо Грэма в порядок. Осудил Молли, подавшую документы на развод - в рамках приличий, само собой.
"Мы оба понимаем, что она должна была подумать о ребенке".
Мы оба понимаем, что ты ведешь себя как последнее дерьмо.
Когда Кроуфорд вытащил из кармана пиджака свернутую в трубочку наградную грамоту, Уилл, и без того находящийся на грани, за эту грань смело ступил. Бумагу он порвал, выкрикивая, что Джек, при желании, мог бы ею подтереться, а после этого отпустил несколько неполиткорректных замечаний и завершил свою небольшую речь прямыми обвинениями. Словом, высказал все то, что копил в себе долгие годы. Ему больше нечего было стесняться.
Прежний Уилл, для которого Кроуфорд был кем-то вроде колосса, не твердой почвой под ногами, но нерушимой скалой на пути, замер в страхе перед неизбежным наказанием.
Но уродство служило отличной защитой от любых нападок бывшего (вот теперь уж точно и навсегда) начальника. Кто будет спорить с почти что калекой? Джек ушел, вежливо и бесшумно затворив за собой дверь. Так закрывают двери в палаты безнадежно больных. Истерика Грэма, возможно, удивила его, но точно не шокировала, а все крохи сочувствия, что он был в состоянии выдавить из себя после многих лет работы в ФБР, приберегались для жены.
Вновь оставшись в одиночестве, Уилл сел прямо на пол и уставился в одну точку. Тени как будто подобрались ближе. С ними и с Уинстоном можно было быть откровенным до конца.
Да, Джек виноват, как виновато и не истребленное до конца желание помочь, уберечь, предотвратить и спасти чьи-то жизни, но не меньше, а может, и больше, стоило винить самого себя.
Как самонадеян он был, как уверен в прочности нового мирка с палисадником! Что хотел доказать, заглядывая в бездну?
Я больше не нуждаюсь в тебе, слышишь? Ты безумен, а я поправился.
Это стало бы хорошей точкой. Увидеть Лектера и ничего не почувствовать.
Но бездна посмотрела на него в ответ, и мир за стенами психиатрической больницы утратил всякое значение.
— Вы пользуетесь все тем же одеколоном, — сказал Лектер и добавил контрольным выстрелом в голову: — Мой дорогой Уилл.
Уилл был убежден, что его дальнейшая судьба решилась в тот миг, остальное было следствием. В подвальном полумраке глаза доктора не искрили красным, разговор он вел самым обыденным и деловым образом, держался задумчиво-отстраненно, повышенного интереса не проявлял...
Он существовал. А Молли и Вилли по сравнению с ним - нет.
Уилл цеплялся за спинку складного стула с такой силой, что побелели костяшки пальцев. В своем богатом и живом воображении он видел, как падает обратно в глубокую кроличью нору, а на шее затягивается поводок, ослабленный на время. Кукольные игры в верные мужья-отцы-дети закончились. Началась реальная жизнь.
Ему позволили убежать на время, но, как говорится, куда бы ты ни шел, ты берешь с собой себя. И тех, кто живет в твоей голове, - добавлял Уилл.
Оставшись изуродованным, он больше не мог притворяться, что способен стать частичкой социума.

***
Счет дням был давно потерян, поэтому с уверенностью он мог утверждать только, что Клэрис пришла к нему осенью. Её волосы были похожи по цвету на осенние листья в балтиморском лесу.
Бог знает, какими путями выведала она его адрес. Не решилась же, в самом деле, напрямую спрашивать у Кроуфорда. Уилл заставил эту девочку в дорогих туфлях и дешевеньком плаще простоять под своей дверью около двадцати минут, прежде чем впустил в дом.
Отдавая Клэрис должное - она не вскрикнула и не побледнела, посмотрев на него.
На свою беду, он все еще был эмпатом, отлично распознающим чужой страх. Как и отвращение, а отвращение промелькнуло в её взгляде при виде домика из пустых пивных банок в углу кухни. Домик был облюбован семейством муравьев, и Уилл не настаивал на их переезде.
Девочка по имени Клэрис, неосмотрительно назвавшая себя стажеркой Кроуфорда, очень скоро вновь оказалась бы за дверью...
Но она знала пароль.
— Меня направил к вам доктор Лектер.
И Уилл замер, отчетливо почувствовал новый рывок поводка.
— Садитесь, я сделаю вам чаю.

Какое-то время они действительно говорили о деле Буффало Билла. Половину кухонного стола заняли фотографии мертвых девушек, перемешанные со снимками живых бабочек. На другой половине раскинулась карта, с двух сторон придавленная кружками с чаем.
Уилл даже не пытался сосредоточиться.
Вы попались, попались, вы заинтересовали его и поэтому вы погибли, - вертелось у него в голове. - Он уже захватил ваши сны? Вы слышите его голос, когда закрываете глаза, видите улыбку, представляете, как растягиваются его губы и резче заостряются скулы, когда он произносит "вы моя девочка, моя хорошая, умная девочка"...
Он, разведенный мужчина, доживший (кое-как) до тридцати пяти лет, ревновал к незнакомой девчонке, вступившей в полемику с чудовищем ради чужих жизней. Разучившись быть благородным и самоотверженным, он еще помнил, что чувствовал, когда умел поступать так же.
Но она была моложе, увереннее, лучше.
Все правильно. Когда игрушки ломаются, их заменяют новыми. Джек Кроуфорд как будто оплачивал свою службу в ФБР кровью талантливых подчиненных, поставляя их прямиком к порогу дьявола.
К черту вашего Билла, поговорите со мной о Лектере.
Недопустимо произносить подобное вслух.
Когда Клэрис поняла, что практической пользы от встречи с Уиллом не будет, то попыталась покинуть его грязное жилище быстро и вежливо. Сгребла фотографии в папку и собиралась щелкнуть застежкой портфеля, но вдруг замерла, смешно наморщив нос (это тоже должно нравиться ему), вспомнив о чем-то.
— Доктор Лектер просил передать вам одну вещь... Сказал, что поймет, если вы откажетесь её забрать.
— Что именно? — настороженно спросил Уилл.
"Вещью", оказалась картина. Портрет, свернутый в трубочку и уложенный в тубус. Аккуратно развернув бумагу, Уилл обнаружил, что смотрит на самого себя, лет на пять моложе и с нормальным лицом. Нарисованный Уилл из прошлого был куда красивее, чем тот, из зеркала, каким Уилл помнил себя до "инцидента" с Зубастиком. Нарисованный Уилл спал на чьем-то (ха, угадай) диване и безмятежно улыбался во сне. На стене над его головой висели оленьи рога.
На оборотной стороне листа - он обратил на это внимание далеко не сразу - виднелась надпись, сделанная таким знакомым каллиграфическим почерком.
"Я каждый день думаю о вас".
Одна фраза - и эффект разорвавшейся бомбы.
Но сначала впечатлений хватило и без надписи. Было горько и болезненно, униженно приятно, как будто тебе сначала дали ногой в живот, а потом, не извинившись, исполнили пару заветных желаний.
Не сразу заметил он и то, что улыбается, кривя и без того искалеченные губы, как последний идиот.
Клэрис следила за его реакцией, и, Уилл мог поклясться в этом, ничем не оправданная ревность перешла от него к ней.
Не глупо ли, делить того, кому принадлежишь сам.
Их расставание прошло в неловком молчании, свойственном невольным соучастникам преступлений.
Мысленно, со снисходительностью победителя, возникшей у него после взгляда на портрет, Уилл пожелал Клэрис удачи.
Больше он никогда не видел её.
***
А он вернулся зимой.
Конечно же зимой, когда ветер играл на трубах дома симфонии, подошедшие бы фильмам ужасов, а в доме стоял такой холод, что Уилл покидал постель, только завернувшись в одеяло.
Таким он и предстал перед Лектером - с клетчатым пледом на плечах, в пижаме и с десятью баксами в руке.
Он пребывал в уверенности, что открывает дверь разносчику пиццы.
— Не нужно платить мне за визит, Уилл, — усмехнулся Лектер. Уилл выпустил деньги из рук и попятился обратно в темноту коридора.
Лектер последовал за ним не сразу, потратил несколько секунд на то, чтобы стряхнуть снег с дорогого пальто. Покончив с этим делом, он повесил пальто на вешалку и разулся, проделывая эти простейшие действия с уверенностью полноправного хозяина дома.
Глядя на доктора, Уилл не мог поверить в то, что когда-то виделся с ним в подвале психиатрической клиники, где лица заключенных словно делились решетками на равные части. Может быть, время пошло вспять. Может быть, ему снова двадцать семь, он в Вирджинии и у него есть настоящий друг.
Сказку разрушать не хотелось, но Уилл все же дотронулся до своего лица и убедился в обратном.
— Зачем вы пришли? — спросил он тихо, не отнимая руку от щеки. Пока он прикасался к шрамам, было проще воскресить в душе ненависть к Лектеру.
— Разве вы не ждали меня?
Ждал. С той минуты, как услышал о его побеге, и до того. Уилл не обманывался на этот счет. В глубине души он всегда знал, что однажды Лектер вернется.
— Вы не слишком спешили, — огрызнулся Уилл и сделал еще пару шагов назад. Продвигаясь таким образом, он мог бы добраться до гостиной. Туда, где стоял телефон.
Лектер последовал за ним. Происходящее походило на странный танец, в котором партнеры предпочитали взаимодействовать на расстоянии.
— Охрана создавала некоторые трудности.
— Добавили новые трупы к своему резюме?
— Пятерых. Вы могли прочитать об этом в газете, Уилл.
— Давно уже не читаю газет. Хватило тех времен, когда все время попадал на первые полосы.
Уилл остановился у двери, не спеша поворачивать ручку. Что может быть проще и глупее, чем повторить старую ошибку, рвануться к телефону и получить ножом под ребра. На этот раз Лектер мог прихватить с собой нечто существеннее ножа для резки линолеума.
— Зачем вы пришли? — повторил Уилл устало. — Неважно, ждал вас я или нет, эта встреча не имеет смысла. Вы хотели уничтожить мою жизнь и добились успеха. Мы не будем по-дружески распивать чай, сидя среди руин.
Ближе, чуть ближе. Танец оборвался, и они стояли друг напротив друга. В коридоре было достаточно светло, и в глазах Лектера свет снова рассыпался на части красными искрами, чтобы после раствориться в черноте зрачков.
— Я хотел посмотреть на вас.
Переварив эту информацию, Уилл засмеялся. Истерично, громко, впившись ногтями в щеку.
— Ну конечно же! Как я сразу не понял! Давно не были в цирке уродов, доктор? Или думаете, что мое лицо является особенным произведением искусства, какого и в кунсткамере не найти?
Лектер покачал головой, глядя на него, как на нерадивого ученика.
— Нет, Уилл. Дайте мне посмотреть на вас.
Это все еще не было приказом, но начинало походить на него. Что потом? Уилл не думал, что Ганнибал начнет выкручивать ему руки, но все это явно двигалось в неправильном направлении. Он был капризной бактерией, уклоняющейся от ока микроскопа. Или точнее будет сравнение со стыдливой невестой, прикрывающей лицо фатой?
Поморщившись, Уилл медленно опустил руку.
Воцарилось долгое молчание. Уилл слушал удары своего сердца, не пытаясь считать их. Бум, бум, бум. Ни разу не успокаивающие звуки. Ему хотелось отвести взгляд или, на худой конец, закричать. Какая-то часть его кричала все эти годы, билась в непрерывной истерике на краю сознания, и сейчас эта часть была готова узурпировать власть.
Когда он уйдет, можно будет с чистой совестью повеситься, — отстраненно подумал Уилл.
Потому что, пожалуй, не стоит продолжать жить после того, как на тебя посмотрит с отвращением серийный убийца, к личности которого раз за разом возвращаются все твои мысли.
Его размышления были прерваны грубейшим образом. Холодные пальцы коснулись щеки. Очень давно никто не пробовал прикоснуться к нему, и Уилл испуганно дернулся, стукнувшись затылком об дверь. Ганнибала это нисколько не смутило. Придвинувшись ближе, он продолжил с сосредоточенным видом водить кончиками пальцев по застарелым следам от шрамов и хирургических швов и по свежим мелким царапинам.
— Вы все так же красивы, Уилл, — произнес он тихо.
И зима закончилась.

@темы: hannibal

---

Фэндом: Ганнибал
Персонажи: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Ангст, Психология, Повседневность, AU
Предупреждения: Насилие
Размер: Мини, 5 страниц
Описание: После долгих лет ненужности и выстраданной уверенности в том, что серьезные отношения существуют для других людей, но не для него, все, что происходит теперь, является волшебной сказкой двух маньяков-убийц, хэппи-эндом, идущим вразрез с жанровыми законами.
Посвящение: ста тысячам проблем.

Happily Ever After

Всё в порядке, всё нормально,
Я беру тебя с собой,
Я беру тебя с собой
В тёмный омут с головой.

Их "мы" начинается с непростого вопроса, заданного Уиллом самому себе.
"Смогу ли я отказаться от Ганнибала Лектера? Ради чего мне отказываться от него?"
Лектер разговаривает с ним тихим, спокойным голосом, как с больным ребенком, заботливо заворачивая в одеяло из новой лжи. Среди сказанного есть что-то о том, что лекарство бывает горьким. Что моральные принципы и общественные устои мешают развитию его, уилловской, уникальной личности. Что они не одинаковы, но теперь стали равными. И еще он говорит про одиночество. Вечное одиночество хищника. Эту часть Уилл способен понять. Начиная с сегодняшнего вечера, Лектер видится ему глубоководным удильщиком, освещающим путь своим жертвам, прежде чем приготовить их и подать к столу. Был ли таким же удильщиком-фонарщиком он сам? Навряд ли. Но что ждало его в мире без Лектера? Кошмары, это точно. Понятно, кто занял бы только-только освободившееся после Хоббса место.
А еще работа. Если ему каким-то чудом удастся доказать вину Лектера, тем самым сняв обвинения с себя, Джек (не извинившись за арест, само собой, экая пустяковая мелочь) похлопает его по плечу, выждет пару недель и оттащит на новое место преступления. Алана вытрет слезы и добрым голосом объяснит, что они всё ещё не подходят друг другу. Только восемь собак будут по-прежнему рады видеть его, но заведи он даже десяток новых, это никак не поможет сделать мир таким же тихим и спокойным, стабильным и надежным, каким становился его мир, когда рядом появлялся Лектер.
Принять решение он не успевает. Энцефалит, в очередной раз заявив о себе, грубо выдирает кусок из его памяти, перебрасывая сразу к утру следующего дня.
*
Над ухом читают стихи.
— Шепни своей слепой душе "Уилл",
Чтоб близостью со мной не возмущалась,
Чтоб отвергать меня не стало сил
И чтоб желала ты меня хоть малость.
Потратив несколько минут на то, чтобы вспомнить, что Уиллом является он сам, Грэм отдает должное иронии происходящего. После этого он обращает внимание на катетер капельницы в своей руке и на веревки, привязывающие его к кровати. Доктор Лектер сидит рядом, держа на коленях увесистую книгу в темной обложке. Белый потолок не дает Уиллу подсказок о том, где они находятся. Не приближает к разгадке и обстановка комнаты. Ясно одно: это точно не больница, если только в палатах больниц не стали ставить кровати с балдахинами вместо стандартных коек.
— Чьи это стихи? — спрашивает Уилл, не желая сразу переходить к оскорблениям, крикам и неудобным вопросам. Говорить сложно, в горле пересохло, из-за чего язык кажется непомерно огромным.
— О, ты очнулся, — улыбнувшись, приветствует его Лектер, оторвав взгляд от книги. — Это Шекспир. Сто тридцать шестой сонет. Он... подходит к ситуации. Как ты себя чувствуешь?
— По-прежнему ненавижу вас за то, что вы со мной сделали, — честно отвечает Грэм.
Ганнибал тихо смеется, от чего в уголках его глаз появляются тонкие, "лучистые" морщинки.
— Это пройдет, Уилл. Когда ты поправишься. Не говори слишком много и не пытайся кричать. Здесь тебя все равно никто не услышит.
Уилл кивает на капельницу.
— Добиваете?
— Лечу.
— Какой-то бред, вам не кажется? А когда поставите на ноги, то выдумаете новый способ разрушить мою жизнь?
— От твоей жизни остались одни руины, — невозмутимо отвечает Лектер, захлопывая книгу. — Вопрос в том, что ты предпочтешь делать теперь. Сидеть среди обломков, то есть, отправиться в тюрьму за преступления, которые ты не совершал, или же сделаться моим... партнером. Другом. Настоящим другом.
"Это включает в себя убийства и каннибализм?" — хочет осведомиться Грэм, но вместо этого заходится в приступе кашля.
В глубине души Уилл подозревает, что не попробует сбежать и тогда, когда его освободят. Он (самую малость) благодарен Лектеру за веревки, за то, что избавлен от необходимости делать выбор.
*
Когда они впервые целуются, руки Уилла все еще привязаны к кровати? и он бессильно сжимает кулаки, страдая от невозможности прикоснуться к Лектеру.
У Лектера сухие и горячие губы, целуется он неторопливо, осторожно, тщательно, будто поцелуй является новым методом проведения медицинского осмотра, и отстраняется только после того, как Уилл, захлебываясь от нахлынувших ощущений, начинает задыхаться.
— Эт-то тоже часть партнерства? — неловко шутит Уилл, отдышавшись.
— Это то, чего хочу я, — с нажимом произносит Лектер, проведя кончиками пальцев по его волосам. — И наши желания, как я вижу, совпадают.
*
Очень сложно есть человечину, когда понимаешь, что именно ты ешь.
— Сосредоточься на вкусе и на аромате, — советует Лектер, ставя перед ним поднос с горячим завтраком. — Ты уже ел это раньше. Ничего не изменилось, тебе осталось отказаться от навязанных с детства стереотипов, от запретов диктуемых страхом.
И Уилл честно пытается, но хорошо прожаренное мясо застревает в горле и стремится вернуться в бренный мир, где сильному не позволяется есть слабого. Не в буквальном смысле слова, по крайней мере. Он смотрит в тарелку и видит вместо омлета чьи-то склизкие кишки, похожие на спрута.
Издевается над ним не только воображение, но и обоняние, настойчиво твердя, что от угощения несет гнилью, запахом разлагающихся тел.
Подцепив вилкой четвертый по счету кусочек мяса, Уилл зажмуривается и, глубоко вздохнув, отправляет угощение в рот.
Ложку за маму, ложку за папу, ложку за доктора Лектера.
Желудок объявляет этот кусок Рубиконом.
Несколько минут спустя он стоит на коленях перед унитазом с твердым намерением выблевать чужие съеденные легкие вместе с собственными. Лектер ждет его у двери в туалет, держа наготове чистый носовой платок.
— Ничего страшного, — терпеливо заверяет он, отводя Уилла к раковине и помогая ему привести себя в порядок, — у нас достаточно времени. Я нисколько не сержусь на тебя. Позже попробуем снова. В следующий раз приготовлю...
Заметив, что лицо Уилла начинает приобретать зеленоватый оттенок, он откладывает разговор о еде на потом.
*
Первым целиком съеденным завтраком из человечины Уилл, как ему кажется, гордится не меньше, чем поступлением в колледж.
*
Во снах олень больше не превращается в человека. Позволяя подойти к себе вплотную, он жарко дышит в ладонь Уилла. Рога зверя сияют золотом, освещая ночное шоссе.

В одну из душных летних ночей Лектер, не просыпаясь, тоскливо бормочет "не бойся, Мика, я прогоню лебедей" и, вслепую пошарив рукой на соседней половине кровати, резким движением прижимает к себе Уилла, как дети хватаются за любимые игрушки.
Их тела сплетаются, запахи смешиваются в один, общий.
*
При виде Ганнибала Уинстон поджимает хвост и, глухо рыча, пятится за спину Грэма.
— Ты был прав, умный пес, — меланхолично замечает Ганнибал.
— Он обязательно привыкнет к тебе, — краснеет Уилл.
— Не могу сказать, что его мнение меня сильно беспокоит. Главное, что он нравится тебе.
— Очень.
Они намереваются увезти Уинстона в Италию (страну выбирает Лектер, Грэм молчаливо одобряет). Уилл никогда не отважился бы попросить забрать всех собак, но он не может бросить пса, провожавшего его взглядом "я знаю, ты ни в чем не виноват" до полицейской машины.
Оставшиеся семеро тоскливо воют им вслед.
Уилл оглядывается, остановившись у самой двери.
Отрекся от прежних моральных принципов, друзей, работы, и вот, пожалуйста, готов разреветься из-за собак...
Заметив его состояние, Лектер обнимает Уилла и открывает дверной замок.
— Чтобы построить новое, старое нужно разрушить до основания, — повторяет он сказанное ранее.
*
Первая самостоятельная охота Уилла не обходится без неприятностей. Он предпочел бы пользоваться пистолетом, но стреляя в человека, вы оставляете после себя след из пуль и пороха. Много проще (и приятнее, добавил бы Лектер) взять человека за шею и сжимать ее, постепенно усиливая хватку, чувствуя, как под твоими пальцами бьется, слабея, чужая жизнь.
На руках Уилла кровь. В основном, кровь покойника, но проклятый скальпель несколько раз скользил и срывался, наискось проходясь по ладоням. Пустяковые царапины. Лектер берет его за руки, наклоняет голову и проводит языком по кровавой мешанине, легко отличая кровь Уилла от чужой.
У Уилла перехватывает дыхание - каждый раз, как в первый раз. Рефлексы собак Павлова. Он - собака Лектера, и когда хозяин прикасается к нему, мир сжимается, захлопываясь внутри себя, позволяя Уиллу сконцентрироваться на ощущениях. Он забрал у человека жизнь (вместе с селезенкой), но не только не испытывает чувства вины, но и не в состоянии вспомнить об этом.
Лектер обхватывает губами его указательный палец и Уилл едва успевает подавить тихий стон.
— Ты улыбался, когда убивал, — сообщает Лектер, выпуская изо рта его палец и небрежно кивает в сторону жертвы. В сумерках его окровавленные губы кажутся почти черными. — Прекрасное зрелище. Улыбка ребенка и хладнокровие прирожденного убийцы. Жаль, что ты не видел себя со стороны.
— Рад, что тебе понравилось, — невнятно бормочет Уилл.
Зубы доктора смыкаются на подушечке его большого пальца, и окружающий мир вновь теряет цельность.

*
Полгода спустя, соблюдая все меры предосторожности, он отправляет Алане открытку без обратного адреса с единственной лишь целью: выразить надежду, что с остальными его собаками все в порядке.
*
На нем стоит тысяча меток, бирок с надписью "собственность доктора Лектера" и припиской "не продается". Он носит костюмы, выбранные Лектером, а его галстук завязан на шее диагональным узлом Москони (узлом, воспроизвести который самостоятельно Уилл не смог бы никогда). Он пользуется парфюмом от Армани и пьет по вечерам дорогие выдержанные вина, путаясь в их названиях. Каждый месяц его выставляют, иначе не скажешь, на всеобщее обозрение в театрах Флоренции, усаживая в заблаговременно забронированную ложу. Его знакомят с людьми, чьи аристократические, неимоверно длинные, имена нужно запоминать заранее. Кроме этого, он ежедневно заучивает по двадцать слов из итальянского разговорника и по тридцать - и французского. В следующем году покажу тебе Париж.
Им любуются, как красивой фотографией в журнале.
Его образ-метку, начиная от прямого пробора в непослушных волосах и заканчивая блеском туфель, видит каждый.
Есть другие метки, предназначенные только для двоих. Навроде отметин на его правом плече. Едва заметные тонкие линии, проделанные острым лезвием - выписанные каллиграфическим почерком инициалы доктора Лектера. Не различить, если не приглядываться. Под воротом отглаженной рубашки скрываются следы от укусов. Свежие - багровые, выцветающие - бледно-фиолетовые. Палитра сладкой боли. Такие же можно найти на его запястьях, животе, внутренней стороне бедер... Уилл полагает, что Ганнибал, представься возможность, написал бы свое имя прямо на его сердце.
Кем он является для Ганнибала? Творением, собственностью, питомцем, другом, возлюбленным? Они не обсуждают это, Уиллу все равно.
После долгих лет ненужности и выстраданной уверенности в том, что серьезные отношения существуют для других людей, но не для него, все, что происходит теперь, является волшебной сказкой двух маньяков-убийц, хэппи-эндом, идущим вразрез с жанровыми законами. Впервые в жизни Уилл чувствует себя до неприличия счастливым.
*
Разлитая до кромки горизонта синева. Плеск волн. Солнце над головой. Краски настолько яркие, что мир напоминает диснеевский мультфильм. После серости городского мира с одинаковыми домами, выкрашенными в неброские цвета, слепит глаза.
Они сидят на деревянных мостках, предварительно расстелив плед. Точнее, сидят только двое. Уинстон нарезает круги по песку, изредка оглашая пустынный пляж громким заливистым лаем.
Пес действительно умен и понимает, когда людей нужно оставить наедине друг с другом.
Лектер, на время сменивший строгий костюм на светлые брюки и рубашку с короткими рукавами, надвигает на лоб шляпу и роется в корзинке для пикника, извлекая оттуда бутерброды с колбасой.
С колбасой, да. Мифические кишки-спруты остались в прошлом вместе с кошмарами, Уилл спокойно жует свою часть бутербродов, вдыхая свежий морской воздух, а не запах гнили.
— Видишь, я же обещал, что отвезу тебя на море, — шепчет Лектер, обнимая его за плечи, и целует в шею.
Когда я успел продать свою жизнь дьяволу, чтобы получить все это? - думает Уилл.
И следом за этим:
Я бы сделал это снова, тысячу раз. Предлагал бы с большой скидкой.
*
На Рождество они ставят дома искусственную ёлку и кружат вокруг нее с гирляндами и украшениями. Уилл предпочел бы увидеть живую, но такая ёлка оскорбляла бы Ганнибала, чья склонность к перфекционизму проявлялась даже в мелочах. Одна кривая ветка или осыпавшиеся иголки на дорогом ковре, и Ганнибал посмотрел бы на ёлку с тем легким, едва различимым презрением, с каким смотрел на грубых людей.
Искусственная идеальная ёлка, вот что не создавало проблем. Прочувствуй атмосферу праздника.
Все игрушечные шары, купленные Лектером - насыщенного алого цвета. Уилл не хочет искать в этом скрытый смысл. Глядя на них, он невольно вспоминает итальянскую зимнюю традицию - надевать в канун Нового года нижнее белье красного цвета. Согласно поверьям, это должно было приносить удачу в любви.
Интуиция подсказывает Уиллу, что об этой традиции, как и о настоящей ёлке, говорить вслух не стоит.
Спустя полчаса в коробке остается лишь один шар, не нашедшей своего места. Опоясав искусственное дерево серебристой гирляндой, Лектер берет его в руки и задумчиво поворачивает с одного бока на другой.
— Знаешь, как я проверяю, что до сих пор не сошел с ума? — спрашивает он негромко.
— Нет.
Уилл не уверен, что хочет знать ответ.
В следующую секунду блестящий шар летит на пол и рассыпается по паркету десятками огненных осколков. Лектер с силой наступает на самый крупный осколок, стекло хрустит под его башмаком.
— Это... странный способ, — выдавливает из себя Уилл, ошарашенно глядя на то, что осталось от шара. Он впервые становится свидетелем того, как Лектер совершает поступок, который можно охарактеризовать как спонтанный.
— Надежный, — бесстрастно поясняет Лектер. — Долгое время я рассчитывал на то, что однажды разбитое вернется к прежнему состоянию, что в мире не будет необратимого, и тогда я смогу вновь встретиться с...
Он обрывает себя и прикрывает глаза.
— Со своей сестрой, — после длинной паузы продолжает Лектер. — Она умерла, когда мне было одиннадцать.
"И именно её имя ты выкрикиваешь, когда просыпаешься среди ночи", - продолжает про себя Уилл. Больше о сестре Ганнибала он не знает ничего.
— Её звали Мика, и я любил её больше, чем кого-либо в мире. Долгие годы мной владело желание вернуть её, возродить её в другом человеке, ведь любовь настолько сильная не может повториться...
Уилл отступает на шаг. Ему не нравится лихорадочный блеск, мелькнувший в глазах Ганнибала.
Пришла пора платить по счетам? Меня убьют сегодня?
Пожалуй, опасно было забывать о том, что он живет с маньяком. Милейшим, чутким, заботливым маньяком, способным разделаться с человеком за несколько секунд.
Мозг Уилла, припомнив старые тренировки, начинает прикидывать, сколько времени понадобится телу Уилла на то, чтобы добраться до двери, когда Лектер заговаривает вновь.
— Но когда я смотрю на тебя, — произносит он тихо, глядя Уиллу в глаза, — то думаю, что мертвым стоит оставаться мертвыми.
Несмотря на то, что угроза, казалось бы, миновала, пульс Уилла учащается.
— Значит... ты любишь меня?
Молчание, отведенный взгляд, сцепленные в замок руки. Некоторые вещи понятны без слов. Уилл рад неозвученному ответу.

@темы: hannibal

---

Фэндом: Ганнибал
Персонажи: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Психология
Размер: Мини, 3 страницы
Посвящение: ста тысячам проблем.
Примечания автора: 1. Задумка была задумана до того, как на сцене появился энцефалит, поэтому здесь все относительно оптимистично.
2. Слэша не должно было быть, но постоянное общение с Уиллом влияет на творчество, поэтому слэш возник магическим образом и отказался уходить.

Места для поцелуев

Дворец Памяти Уилла похож на место преступления, не хватает только желтой ленты у входа. Дверь выбита, и по длинному коридору, опоясывающему центральную комнату, ветер гоняет пепел. Со стен щерятся осколками зеркала, из глубин зазеркалья смотрят пойманные Уиллом преступники. Ганнибал заглядывает в каждое, дотрагивается до расписных рам, с которых капает яркая, слишком яркая для того, чтобы быть реальной, кровь. Лектер предполагает, что каждое из этих зеркал является порталом в другие комнаты дворца, ведет к воспоминаниям о расследованиях, но сейчас у него нет времени на путешествия в прошлое. Свое лицо в этой галерее маньяков Ганнибал не ищет, зная, что его там нет.

В комнате царит полумрак. Кто бы ни учил Уилла технике создания Дворца, в этом деле он не преуспел. Нет яркого света, нет точных форм. Больше всего это помещение похоже на заброшенный чердак законченного лентяя. Бессистемные нагромождения вещей высятся в трех углах комнаты. В четвертом, закрыв лицо руками, сидит Уилл. Когда Уилл мелко дрожит, как сейчас, его сходство с диким зверьком становится абсолютным.
Только глупец станет прикасаться к зверю, когда тот испуган.
Лектер не спешит к хозяину комнаты, с живейшим интересом оглядывается по сторонам. Лодочные моторы, башня из книг по психологии, чучело енота, выцветший молодежный журнал за апрель 2003 года, рыболовные снасти, огромный мешок с собачьим кормом, коробочка с мощным снотворным, на боку которой нацарапано неровным почерком "не помогает"... Статуэтка оленя из кабинета самого Лектера. Это кажется доктору забавным. Царящий в комнате беспорядок радует его. Глядя на захламленную комнату сейчас, он ясно видит, во что сможет преобразиться это место позже. Чинить сломанные вещи приятно, но чинить сломанных людей - несравнимо приятнее. Он мастерски умеет наводить порядок в чужих головах, нужно лишь позвать, разрешить войти. У него есть нечто общее с вампирами из легенд, неспособными войти в чужой дом без приглашения.
Вдоволь налюбовавшись обстановкой, Ганнибал останавливается в паре шагов от Уилла, уперев взгляд в темные кудряшки на его затылке.
— Уилл, — зовет он тихо.
Протяжный вздох в ответ.
— Не нужно было приходить сюда. Этого места не должно существовать.
— Без него вам было бы еще сложнее.
— Сложнее некуда.
Обреченный голос человека, утратившего надежду разобраться в своей жизни.
— Почему здесь пепел, Уилл?
— Был пожар. С этим местом все время так. Или пожары, или взрывы. Стены сносит. Я... пытаюсь строить заново, но это бесполезно, оно всегда разрушается.
— Все дело в том, что вы пытались строить его в одиночку, Уилл. На начальном этапе нужна помощь. Вы действуете хаотично. — Он указывает на гору книг в противоположном углу. — Приносите сюда все сразу, не придав комнате четких очертаний. Какое место вы держали в уме, когда проектировали эту комнату?
Уилл ерзает на месте, чуть сдвигается в сторону. Как будто освобождает место, как будто способен вообразить, что Лектер, в его безупречном костюме, сядет рядом и обнимет его за плечи.
— Никакое. Просто... комнату. — Он нервно дергает плечом. Все его движения резки и несовершенны, наброски к настоящей картине.
— Так нельзя. Любому дому нужен прочный фундамент. Я помогу вам. Если позволите...
У власти терпкий приятный вкус, как у выдержанного вина. Лучше всего предлагать помощь, когда уверен, что тебе не откажут.
Уилл поднимает голову и смотрит на Лектера покрасневшими глазами.
— Почему вы хотите мне помочь?
— Вы мой друг, Уилл, — тон голоса "разве-это-не-очевидно". — Кроме того, я хочу помочь именно вам, потому что именно вы больше всего нуждаетесь в моей помощи.
С этим сложно не согласиться, и Уилл несколько раз быстро кивает, вновь опустив голову.
— Поверьте, когда мы закончим, это место станет прекрасным. Дворец будет вашим убежищем от кошмаров. Местом, где никто не сможет вас потревожить.
Кроме вас, - хочется добавить Уиллу. Невольно он задумывается о том, от каких кошмаров уходит в свой Дворец доктор Лектер. Сложно представить, что у подобного человека могут появиться проблемы.
— У вас ведь тоже есть Дворец Памяти?
— Конечно. Свой я начал строить еще в детстве, узнав об этой методике от домашнего учителя по математике.
Его звали Яков. Я до сих пор могу выйти из Дворца во двор и увидеть его тело, припорошенное снегом.
— Там, должно быть, очень красиво.
— Возможно, однажды я приглашу вас туда.
Когда ты будешь готов понять.
Ганнибал абсолютно уверен, что между людьми существуют вещи интимнее, чем секс. И слияние разумов относится к их числу. Обмен мыслями ценится выше, чем обмен слюной и спермой. Легко потянуть партнера за волосы, но требуется обладать немалым терпением, чтобы намотать на пальцы его же нервы. А затуманенный страстью взгляд хорош так же, как беспомощный "спасти меня можешь только ты". Это не значит, что нужно пренебрегать физической близостью. Высшее наслаждение - найти того, с кем возможно совмещать два вида удовольствий. Их с Уиллом игра в доверие находится на стадии прелюдии.
— Поверьте мне, — обманчиво-мягко повторяет Ганнибал и протягивает Уиллу руку.
Уиллу страшно коснуться её. Его ладони в копоти. Он весь далек от совершенства и не понимает, каким образом вытянул золотой билет и удостоился внимания Лектера. Должен быть подвох, двойное дно. Но интуиция молчит, от эмпатии нет толку. Это случается само по себе или его страх потерять друга (не просто друга) настолько силен, что блокирует любые тревожные сигналы?
Доктор ждет, смотрит на него немигающе (когда в доме появятся змеи- проносится в голове), и это значит, что нужно решаться.
Нужно подчиниться.
Их руки соприкасаются (разряд статического электричества заставляет Уилла снова вздрогнуть), а в следующую секунду он уже стоит на ногах рядом с Лектером. Непозволительно близко. Дыхание Лектера обдает шею жаром. Его пальцы разомкнутым кольцом обхватывают запястье.
Это все не по-настоящему, - напоминает себе Уилл. - На самом деле я сижу в кресле с закрытыми глазами, а он сидит напротив, и мы просто обсуждаем известную психологическую методику, используемую для запоминания больших объемов информации... Его нет в моей голове.
Ложь.
Невозможно поверить, что Лектер стал бы... Стал бы... Его что, действительно сейчас гладят по волосам?
— Расслабьтесь, Уилл, — теперь Лектер шепчет на ухо, чуть ли не прикасаясь к мочке уха губами. — Давайте начнем с малого, с этой комнаты. Не думайте о том, что было здесь раньше. Представьте место, любое, из прошлого или настоящего, где вы чувствовали себя в полной безопасности. Это станет отправной точкой.
Его голос гипнотизирует не меньше, чем взгляд, и Уилл сосредотачивается на нем, закрывает глаза (сон внутри сна), не сразу замечая, как начинает меняться обстановка вокруг них. Исчезает мусор, пропадают трещины в стенах, на полу не остается и следа от пепла. Яркий солнечный свет заливает комнату, красными искрами отражаясь в глазах Ганнибала.
— Откройте глаза, — говорит доктор, когда трансформация окружающей обстановки подходит к концу.
Они находятся в кабинете Лектера. Нет, в воображаемой копии его кабинете. В двух одинаковых кабинетах одновременно.
Похоже на одержимость одним человеком, тебе не кажется?
Статуэтка оленя, странно смотревшаяся в разрушенной комнате, здесь занимает свое законное место. Уилл чувствует себя примерно так же, думает, что наконец оказался там, где должен был. Если это можно назвать одержимостью, значит, ему хочется быть одержимым. Кому, кроме Лектера, он может доверять?
Ещё не выглянув в окно, Уилл знает, что увидит за ним море и песчаный берег, услышит крики чаек вдалеке. Но это будет позже.
Лектер улыбается ему, Лектер прочерчивает пальцами узор на его шее.
— Вы все делаете правильно, мой дорогой Уилл, — заверяет он.
Прерывисто вздохнув, Уилл снова закрывает глаза и вслепую тянется навстречу его рукам.
Их поцелуй не выходит за рамки воображения, но вкус его реален для обоих.

@темы: hannibal

---

Персонажи: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология, POV
Посвящение: ста тысячам проблем.

То, что мертво

Оставайся моим мертвым другом, Уилл.
Глядя в твои глаза, я мысленно повторяю эти четыре слова снова и снова. При желании мог бы произнести вслух. Ты все равно ничего не услышишь. У тебя очередной приступ, и смотришь ты сквозь меня, мелко дрожа и вздрагивая при каждом движении. Твой жар настолько силен, что я могу ощутить его, даже не прикасаясь к тебе. Запах твоей болезни становится неотличим от запаха хорошо прожаренного мяса. Я все еще могу потушить это пламя. Пока.
Я отслеживаю процесс, давая себя время передумать. Но собираюсь последовать совету своего психотерапевта.
Знаешь, Уилл, я очень хотел бы оставить тебя в живых. Поверить тебе. Проигнорировать все, что было до нашей встречи, и дать еще одну попытку своим чувствам. Чувства тоже являются разновидностью болезни. Из-за них сердце сбивается с привычного ритма, в голове теснятся противоречивые желания. В этой комнате мучаются двое, Уилл, но только я способен различить кривые линии в отлаженном механизме часов своей реальности. Те стены, что я выстроил вокруг себя, покрыты толстой коркой льда, и сейчас они начинают плавиться. Есть разные способы борьбы с этим недугом. Лет десять назад я смог бы закрыть глаза и представить, что ты ждешь меня на Мосту Грез.
Сейчас не осталось ни моста, ни способностей к самообману.
От прежних моих привязанностей пахнет жидким бульоном и гвоздичным маслом. Люди уходят, как только предоставляешь им шанс, а те, в ком ты нуждаешься больше всего, гибнут первыми. Единственный способ бороться с энтропией Вселенной - это сохранять людей в безупречных воспоминаниях, подальше от настоящего мира.

Будь моим мертвым другом, и когда от реального тебя останется пепел, я со всеми удобствами размещу твою личность в своем Дворце Памяти. Ты есть там и сейчас, твои комнаты готовы и обставлены. Я буду с тобой всегда, каждую минуту. Я запомнил все твои улыбки и жесты, сделал тысячи статичных копий тебя и способен сложить их в одну. Я могу погрузиться в воспоминания о наших встречах в любой момент. Там и только там ты можешь быть идеален. Только так я могу быть уверен в том, что ты не покинешь меня. Сейчас, через месяц, спустя несколько лет...
Людям нельзя доверять. Оглядываясь назад, находишь ошибки в своих расчетах, видишь, что на месте, где стояли твои идолы, оседает пыль, а все дорогие гости ушли по-английски, не попрощавшись, разобрав с вешалок плащи.
Ты подобрался слишком близко к выходу, и скоро настанет момент, когда я должен буду сбросить тебя со стены. Поверь мне, Уилл (сейчас ты поверишь каждому моему слову, не разучить ли с тобой излюбленную математическую формулу Министерства Любви), так будет лучше. Умри раньше, чем твое доверие выкристаллизуется в чистейшую ненависть, а надежды окажутся погребены под волной цунами из твоих кошмаров. Не будем марать нашу дружбу пошлостями признаний и обвинений. Было бы преступлением позволить твоему потрясающему живому воображению погрязнуть в проблемах быта. Представь, что однажды ты женился бы, завел детей, стал наведываться в бар по пятницам... Не передергивает при мысли об этом? Гнилое болотце стабильности. Мой дорогой Уилл, будь выше этого.
Не делая ничего, я тем самым оказываю тебе лучшую услугу.
В моем Дворце так просторно, светло и тихо. Ты слишком много переживал в жизни, здесь ты сможешь обрести долгожданный покой. Как знать, возможно, я даже позволю тебе оставить при себе собак.
Мы существуем, пока живы люди, помнящие о нас. Эта теория нравится мне. Обрети бессмертие в моих мыслях, Уилл. Я устрою тебе экскурсию по ним, но никогда не заходи в подвал. Подойдя к двери, можно услышать, как кричит там моя младшая сестра. Я помню о ней, и значит, часть ее души живет во мне.
Гори, Уилл, позволь мне греться у твоего огня, любоваться заревом пожара. И когда все закончится...
Будь моим мертвым другом.
Будь моим.

@темы: hannibal

---

Фэндом: Ганнибал
Персонажи: Ганнибал Лектер/Уилл Грэм
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Драма, Психология
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Драббл, 3 страницы
Описание: "Поцелуйте меня", хочет сказать Уилл, но выходит: "Убейте меня". Умирающий Уилл и отсылки к Маленькому Принцу, тысячи их.
Посвящение: стотыщ проблем.
Примечания автора: автор страдает из-за того, что не умеет писать как Харрис упорот и целыми днями переслушивает французский мюзикл.

Я сумею тебе помочь

Доктор Лектер не только пришел к нему ночью, проигнорировав тем самым больничные правила, касающиеся часов приема посетителей, но и вел себя совсем не как другие визитеры. Умирающий Уилл был рад этому небольшому бунту против системы. За месяц, проведенный в больнице, он узнал, что умирание - занятие хуже и утомительнее, чем его прежняя работа на ФБР. Он безмерно устал от чужих сожалений, навешиваемых на него каждым гостем. Приторные сожаления Аланы, касающиеся их несостоявшегося романа. Фальшивые сожаления бывших коллег, втайне радующихся избавлению от его общества. Нелепые записки с сожалениями от студентов, имен которых он не помнил. Отдающие раздражением сожаления Кроуфорда. Кроуфорд жалел, что умирал Уилл смертью медленной и не героической. Уиллу, застреленному во время важной операции, можно было бы дать медаль за отвагу. Уиллу идущему на поправку, можно было бы прямо в палату носить снимки с мест преступлений и ждать, когда тот вернется в строй. Но постепенно сходящий с ума Уилл был непригоден для работы и вызывал зудящее чувство вины. Говоря с Уиллом, Кроуфорд отводил взгляд и часто смотрел на часы.
Стоило ли удивляться тому, что после встреч с ним, Уилл чувствовал себя хуже, чем раньше?

Если Лектер и сожалел о чем-то, то так, что заметить этого Уилл не мог. За что был очень благодарен. Как и за то, что именно Лектер кормил его собак и приносил самому Уиллу еду, разительно отличавшуюся по вкусу от больничной. Они говорили друг с другом так, словно находились не в палате, и иногда Грэму удавалось забыть о том, что скоро, по заверениям врачей, он окончательно утратит связь с реальностью и будет перевезен в другое место, где мягче стены, служащие безразличнее, и можно годами оставаться в состоянии овоща, существуя за счет честных налогоплательщиков.
Благодаря правильно подобранным медикаментам, у него почти не получалось бояться будущего.
Разочаровавшись в жизни, Уилл находил некоторое утешение в мысли о загробной жизни. Может быть, - размышлял он в те редкие минуты, когда действие успокоительных ослабевало, а волна галлюцинаций еще не захлестывала с головой, - там у меня получится быть нормальным. Или, что лучше, там я стану не человеком. Пожалуйста. Кем угодно, только не человеком.

— Может быть, мы встретимся в загробной жизни — озвучил он отголосок своей идеи.
— Никакой загробной жизни не будет, Уилл, — Уверенно ответил Лектер, покачав головой, — Рая нет и нет Ада.
Прекрасно понимая, что знать этого наверняка не может никто, Уилл почувствовал, что готов согласиться с ним. Вредная привычка многих знакомых Лектера - безоговорочно верить всему, что он говорит.
— Страшно умирать, зная, что за чертой ничего нет.
— Почему, Уилл? Разве хотелось бы вам сидеть у трона Его, наблюдая за тем, как люди продолжают гибнуть? — в голосе Лектера различимо горькое презрение. — Забытье - это лучшее, что может получить человек после жизни на Земле.
У лекарств, которыми Уилла потчевали несколько раз в день, был один существенный плюс. Чувства притуплялись и, глядя на себя со стороны, с долей отстраненности, было легче говорить о том, что действительно пугало.
— Но я больше не увижу вас.
— Да. Но сейчас я смогу помочь вам в последний раз.
Что это в его руке, шприц? Уиллу сложно различить, затуманенное сознание заставляет мир двоиться. Два Лектера и две капельницы у постели, два катетера в вене. Мир не только раздваивается, но и покачивается, словно огромная лодка на волнах. Наверное, именно поэтому Уилл не чувствует страха.
— Помочь? Каким образом?
Самым очевидным.
— "Если однажды тебе станет слишком тяжело на этой Земле, жесткой, как гранит..." — задумчиво цитирует Лектер, потянувшись рукой к его капельнице.
Слова кажутся знакомыми и Уилл морщит лоб в мучительной попытке найти нужную информацию среди болезненного бреда. Наверное, он мог бы использовать это время с большей пользой. Например, позвать на помощь. Но ему не хочется делать этого.
— "Маленький Принц"?
— Верно — закончив с капельницей, доктор подходит ближе и наклоняется к постели, внимательно глядя на него.
Перестав двоиться, мир ненадолго замирает статичной картинкой, одной из самых прекрасных в жизни Грэма.
— Что же вы считаете, я похож на мальчика с другой планеты?
Болезнь подсказывает, что это смешно и Уилл натужно смеется, как смеются люди под дулом пистолета. Ганнибал никак не реагирует на эту вспышку веселья.
— Немного.
— А вот вы очень похожи на змея.
Мимо палаты, цокая каблуками, проходит одна из медсестер, и собеседники ненадолго умолкают.
Лектер печально улыбается.
— Спасибо. Уилл, говорите тише, иначе наша встреча закончится быстрее, чем мне бы того хотелось.
"С" и "ш". Когда слушаешь голос Ганнибала, кажется, что в шипящие звуки превращаются и все остальные буквы. Машинально задерживаешь взгляд на его губах, ожидая увидеть кончик раздвоенного языка. Но долго смотреть на эти губы опасно, следом возникает желание прикоснуться к ним. Кончиками пальцев, а лучше губами.
— Но как я могу быть Принцем, если у меня нет Розы? — сбивчиво шепчет Уилл, отгораживаясь словами от неуместных желаний.— Вулкана тоже нет. Собак, правда, можно считать баобабами. Вы же будете и дальше кормить мои баобабы? Они любят "Педигри" со вкусом говядины.
Лектер сжимает его руку. Этого достаточно, чтобы заставить его замолчать. Начинает кружиться голова, но Уилл запрещает себе терять сознание.
— Буду. Не бойтесь, Уилл, скоро вы сможете отдохнуть. — Лектер водит указательным пальцем по костяшкам его руки. — Лучше так, чем медленное угасание. Ваш разум уникален и вы не заслуживаете подобного.
Его глаза отражают свет прикроватного ночника, в глубинах зрачков вспыхивают и гаснут красноватые искры.
— Вы были правы, среди людей тоже одиноко. — Невпопад отвечает Грэм. — А у вас хватит яда для меня?
— Вы ничего не почувствуете.
— И вы унесете меня дальше, чем любой корабль...
С каждой секундой Уиллу все больше хочется спать, но он пересиливает себя, продолжая считать алые искры в глубинах чужих зрачков.
Одна, две, три, четыре, шесть... Что-то пропущено. Пять. Что он за мангуст, коль позволяет змее проводить эвтаназию?
Ответ лежит на поверхности.
Он приручен.
Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать. Когда ты приручен, случается умирать.
Веки тяжелеют. Он прикрывает глаза так, что остается тонкая полоска, узкое окно в мир, где живут змеи с алыми глазами.
"Поцелуйте меня", хочет сказать Уилл, но выходит: "Убейте меня".
В мире Лектера эти понятия идут рука об руку.

@темы: hannibal

---

Фэндом: Glee
Персонажи: дарк!Блейн, (/) Курт, участники хорового кружка.
Рейтинг: R
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, Психология, Даркфик, AU
Предупреждения: Смерть персонажа, Насилие
Размер: Мини
Описание: Мистер Шу уехал из города утром. Днем Блейн явился в класс с пистолетом.
Примечания автора: написано по мотивам сна, частично под влиянием лекарственных средств, так что во всем виновато мое подсознание, дадада.

Ярость

Мистеру Шу очень не хотелось опять бросать их одних, особенно сейчас, когда до Национальных оставалось всего несколько дней. Но что может случиться за сутки? - успокаивал он себя. Раньше ребята справлялись с руководством, найдут, чем себя занять. Мистер Шу уехал из города утром, с душой, полной скребущихся кошек.
Днем Блейн явился в класс с пистолетом.
Все в этом мире взаимосвязано, клубок из нервов и ниток человеческих взаимоотношений. Иногда тебе хочется распутывать, а иногда бросаешь в самый центр гранату и любуешься взрывом. Блейн хотел бы по-прежнему жить с Куртом в одном городе, чтобы убить его. Но, живи они в одном городе, ничего этого не случилось бы.
Блейн вменял себе в вину измену, глупость и безудержную веру в любовь. Любовь до гроба, когда-то обещал он, но кто сказал, что в гроб он не может уйти вместе с друзьями?.. Блейн, с сегодняшнего утра говорящий о себе исключительно в прошедшем времени, с детства был компанейским человеком.
И щедрым. Большую часть своих накоплений он недавно потратил на кольцо, оказавшееся бесполезным. Кольцо должно было занять место на пальце Курта, а отправилось в унитаз. Выбросил его туда Блейн лично, вернувшись домой после неудавшейся помолвки. Курт достался неизвестному парню из Нью-Йорка, кольцо досталось аллигаторам, проживающим, согласно слухам, в канализации.
Согласно другим слухам, Блейн и Курт все еще любят друг друга. Слухам нельзя доверять.
На те деньги, что еще оставались после приобретения кольца, Блейн купил цветы и оставил их на видном месте у себя в комнате. Белые лилии, они хорошо смотрятся на надгробных камнях. Он не жадный, он готов поделиться с другими.
В голове у Блейна клубился туман, у тумана был красный оттенок. Четкого плана в тумане было не найти. Зачем нужен план, когда есть пистолет. Пистолет Блейн одолжил (ладно, ладно, украл) у отца Курта. Когда-то Курт был настолько недальновиден (мил, добр, доверчив...), что показал своему бойфренду, где пистолет находится. Наверное, тогда Блейн совсем не походил на маньяка. Не походил он на него и когда явился в дом Хаммелов под благовидным предлогом. "Я только оставлю Курту прощальный подарок. Можно? Я так скучаю по нему..." Приемная мать Курта долго отпаивала Блейна чаем на кухне. Пистолет к тому моменту уже покоился за поясом у гостя, прикрытый курткой. Благословенная Америка, благословенные разрешения на оружие.
Кражи он стыдился.
Может, стоило оставить записку с извинениями.

Пистолет дрожал в мокрых от пота руках. Он слаб духом и телом, раз сдается, слаб вдвойне, раз не может совершить самоубийство в одиночестве, не беспокоя других. Он золотой мальчик этого мира, председатель клуба неудачников-эгоистов. Первое правило клуба: никому не рассказывать про клуб. Второе правило: если страдаешь ты, весь мир должен страдать вместе с тобой. Курт - в первую очередь.
Ну и каково тебе будет жить с прозвищем "тот, у кого бывший свихнулся?" Или "тот, кто спал с психопатом" нравится больше?
Не то чтобы Блейн считал себя психом. Злым и отчаявшимся человеком - это да. Эти чувства не покидали его с того момента, как Курт сказал ему "нет". То было не просто вежливое "нет". В этом "нет" отчетливо различались шок и легкое отвращение. Следующей стадией было бы: "нет, ты что, с ума сошел?" Курт вырос из старых игрушек, вырос и из старых отношений. Блестящими украшениями назад заманить не удалось.
И кому хуже теперь?
Всем хуже.

Сначала они посчитали происходящее шуткой. Это же был Блейн, их Блейн, часть команды. Блейн с улыбкой, при виде которой ты представляешь себе собаку, стоящую на задних лапах. Если такой парень показывает тебе пистолет, ты смеешься и отдаешь ему кулек хеллоуинских конфет.
Джейк посмотрел ему в глаза и поинтересовался, значит ли этот реквизит, что на этой неделе они будут репетировать песни-саундреки к боевикам.
— На этой неделе ничего не надо будет делать, — честно ответил Блейн и выстрелил Джейку в голову.
Зрелище вышло на редкость неаппетитное. Чужие мозги были похожи на липкую медузу, а медуз Блейн ненавидел.
Где-то он читал, что нужно представлять вместо людей мишени. Обезличивать жертву. Сообщалось, что тогда убивать проще. А ему и так было нетрудно, только в глаза кровь попала и рука заныла из-за отдачи. Наверное, желание отомстить и разбитое сердце в сочетании друг с другом тоже годились на роль анестетика.
Блейн часто заморгал, стряхивая кровь с ресниц.
Хорошо, что додумался снять пистолет с предохранителя.
Теперь ребята забеспокоились. Кровь Джейка на бутафорскую не походила, а вид его, совсем не бутафорских, мозгов на полу, вызывал рвотные порывы. Кто-то из девочек, кажется, Марли, начал визжать. Тотчас из коридора раздалось ответное визжание, и звук этот пошел по нарастающей, превращаясь в эпидемию.
Бедная школа, тревога теперь чуть ли не каждую неделю. С другой стороны, спасибо Сью за идею, сам бы я не додумался.
От девчачьего визга у Блейна начинала болеть голова, поэтому Марли он убил следующей. Попал прямиком в ямочку на шее и кровь разлетелась веером, запачкав длинные волосы погибшей. Хоть Блейн и был приверженцем ярких, близких к попугайским, расцветок, но отметил, что красные капли на черных волосах смотрятся красиво. Мелькнула и пропала мысль о маме Марли, толстой, добродушной, с руками перепачканными мукой. У кого-то мука, у кого-то кровь. Его руки дрожали так сильно, что он боялся уронить пистолет.
После смерти Марли паника охватила всех. Они кричали ему что-то, все разом, так, что хорошо поставленные голоса накладывались друг на друга. Явно намеревались до последнего оставаться слаженным хором. Жаль, что петь песню о собственной смерти они не собирались. Песни решают все проблемы, уверял мистер Шу. Ничерта не решают, Блейн проверял.

Сопротивление ему не оказывали, бросаться с голыми руками на пистолет никто не пробовал. Хористы кричали и цеплялись друг за друга, как группа детсадовцев, потерявшаяся на экскурсии в зоопарке. В таких случаях родители учат искать полицейских, но на эту роль отдаленно подходил только Блейн. В игру "хороший коп-плохой коп" сыграть не получалось.
Третья пуля досталась Сэму, пытавшемуся закрыть своим привлекательным накачанным телом Бриттани. На Сэма Блейн тоже немного злился. Не как на Курта, конечно, но какого черта. Сэм испортил все очарование безответной влюбленности, напрямую сказав, что знает о чувствах Блейна. Блейну и без того было неловко, что его заинтересовал парень, веривший в состоятельность зимнего апокалипсиса. Что еще хуже - парень, веривший в апокалипсис, его отверг. Где-то в самой глубине души, Блейн считал, что ради него и натурал мог подтвердить своим примером теорию, что все люди от природы бисексуальны.
Перед смертью Сэм успел грязно обругать Блейна. Блейн сделал из этого вывод, что настоящими друзьями они не были никогда.

Перед убийством Бриттани Блейн задумался о том, что сейчас делается за пределами кабинета. Сколько времени у него осталось, прежде чем в комнату ввалятся спецназовцы? Времени всегда очень мало. Если бы не разница в свободном времени и расписаниях, их с Куртом роман не скончался бы столь скоропостижно.
Курт. Время. Роман. Из этих составляющих вышла неплохая идея, которая тотчас ударила Блейна в голову. Попросив всех собравшихся не двигаться и (машинально, фраза была подхвачена из фильмов) сохранять спокойствие, он вытащил из кармана сотовый телефон и ткнул окровавленным пальцем на значок "Сообщения". Смешная деталь: напротив номера Курта по-прежнему стояло сердечко. Избавляешься от отношений в реальности, а про подобные бытовые проявления романтики вспоминаешь с опозданием.
"Привет, Курт. Скажу сразу, что не шучу. Не веришь - включи новости. Это я стреляю. В хоровом классе. Убил четверых, кажется... Знаешь, если ты напишешь мне прямо сейчас - остановлюсь. Никто больше не пострадает. Но ты ведь, как обычно, занят, не так ли?"

Придя на работу, Курт небрежным движением положил телефон на край стола и убежал за кофе. Он собирался, когда выдастся свободная минутка, позвонить Адаму и обсудить, в какое кафе они отправятся вечером, но на полпути к автомату с кофе, был перехвачен Изабель и препровожден на совещание по поводу цвета летней коллекции платьев для следующего номера журнала.
Похоже, встречу придется перенести, — огорченно думал Курт, постукивая кончиком карандаша по своему колену. — Ничего, Адам не станет на меня злиться.

Зато Блейн злился очень. Подумать только, сейчас, когда он держит под прицелом их общих друзей, его бывший все равно не может потрудиться шевельнуть пальцем и ответить.
— Вините в своей смерти Курта! — злобно крикнул Блейн, чувствуя непреодолимое желание упасть на пол и заплакать.
— Послушай, мы можем помочь тебе... — отважилась ответить ему Тина. Она сидела на заднем ряду, там, куда брызги крови не долетели.
Чертова Тина. У Блейна было предчувствие, что Тина и в Аду не оставила бы его в покое.
— Каким образом помочь?
— Вызвать сюда психолога. Э-это нормально, что ты не можешь в одиночку справиться с депрессией после расставания.
Врать Тина умела скверно, и в её голосе отчетливо слышались нотки истерики.
— Какого еще психолога? Ты что, про Эмму?
Блейн представил себе эту картину. Вот ему выдают брошюрку под названием: "Как перестать стрелять в людей и начать жить полноценной жизнью". А вот Эмма гладит его по волосам и объясняет, что такое поведение нормально для современного подростка. Даже в голове это выглядит жутко смешно, и Блейн закусил губу, чтобы не рассмеяться вслух.
— Почему обязательно Эмму, есть и другие...
— Перестань, Тина. Мне никто не поможет.
Сочтя разговор оконченным, Блейн выстрелил в Бриттани. Её ему было жаль. В мире так мало людей вроде Бриттани, близких к состоянию безмятежной блаженности. Когда Блейн увидел Бриттани впервые, то решил, что она ужасно похожа на Луну Лавгуд из книг о Гарри Поттере. А еще у Бриттани был кот. Нехорошо оставлять котов без хозяев, но ведь у него не было выбора. Телефон не звонил, Блейн продолжал страдать, а второе правило клуба эгоистов оставалось неизменным.
И зачем Бриттани жить? Сэма у нее больше нет.
Когда Блейн выстрелил, она и не смотрела на него. Сидела рядом с телом Сэма, застывшая, как кукла, с закрытыми глазами. Может, предпочитала думать, что это сон. Или готовилась к загробной жизни. Такие, как она, точно должны верить в свет в конце туннеля.
А Блейн был из тех, что в туннелях видят только поезда.

В сознании все путалось, туман был таким густым, что на расстоянии вытянутой руки ничего не разберешь. По лицу струился пот. Он не знал, сколько осталось патронов в обойме. Не знал, сколько живых людей осталось в комнате. Может, он и не убил никого. Нет, Джейка точно насмерть застрелил, содержимое его головы все еще на полу. А остальные... не бросаться же проверять у них пульс. Если кому-то повезло, так тому и быть.
Надо было оставаться учиться в Далтоне, — тоскливо размышлял Блейн. - Вот в чем была главная ошибка.
В первую любовь он бросился с головой. Ты отдаешь мне все, я отдаю себя взамен. Ты перевелся в мою школу, поступлю так же. Давай никогда не расставаться. Давай говорить часами. Давай держаться за руки. Давай быть идеальными.
Сделав из их жизней систему сообщающихся сосудов, он совсем забыл подумать о том, что однажды вода перестанет поступать. Слишком привыкший к тому, что ему прощают любые ошибки, не предположил, что однажды могут не простить. Уверенный в своей незаменимости, не приготовился к тому, что замена может отыскаться.
— Не называй его заменой, он совершенно на тебя не похож, — пытался объяснить Курт во время их последней встречи.
— Но ты говорил, что в этом мире не сможешь любить никого другого!
Курт медлил с ответом. В какой-то момент Блейну даже показалось, что он смотрит на него, как на того толстого парня, из-за которого пришлось переводиться в другую школу. Со страхом.
— Считай, что я переехал в другой мир.
Курт улыбался самой натянутой из улыбок, когда произносил это. Тогда Блейну в первый и последний раз в жизни захотелось его ударить.
— Ага, — только и сказал он.

Блейн наступил ботинком в кровь, испачкав светлую подошву, и подумал о том, что дело пора заканчивать. Арти, Тина и оставшиеся малолетки пялились на него, разделывали взглядами до костей. Слава Богам, что не кричали и не пытались давать новые добрые советы. Блейн выстрелил в кого-то из них. Из-за тумана прицелиться было трудно, но, кажется, он снова попал в горло. Вскрик, а после булькающий звук, постепенно переходящий в хрип.
Блейн снова вытащил из кармана телефон. Нелепая надежда, что он просто не услышал звонка от Курта, скончалась тут же. В тумане алым заревом вспыхнул костерок ярости.
"Так и думал, — застучал по клавишам Блейн, порождая новое сообщение. — Что ж, они все мертвы. Жаль, не увижу, как ты будешь с этим жить".
Немного преувеличений не помешает, пусть испугается как следует, пусть в истерику впадет или сердечный приступ заработает. Заслужил.
Нажав на "отправить", Блейн положил телефон на крышку пианино и обвел взглядом комнату. Арти о чем-то шептался с Райдером. У Райдера после смерти Марли было лицо, как у заправского покойника. Ах да, он ведь был в нее влюблен. Блейн путался в хаотичных связях своих знакомых. Никто из них не считал, что любовь должна быть одна и навсегда, поэтому видимые страдания Райдера Блейна нисколько не тронули.
Наверное, продумывают, как вырубят меня и отнимут пистолет. Не успеете, ребята.
Не желая больше затягивать, Блейн приставил пистолет к собственному виску. Это была единственная часть сегодняшнего дня, которую он тщательно продумал. Стрелять именно в висок, не в рот. Он спрашивал совета у гугла, разглядывал снимки покойников - как красивее выходит. Красивее, если в висок.
Блейн хотел бы никогда не встречать Курта.
Блейн хотел бы оказаться за много километров отсюда, вести себя, как брошенные героини комедий, поедать ложками мороженое и смотреть, как в быстрой съемке меняются времена года за окном.
Но он должен закончить свой роман идеально.
Носком ботинка он нарисовал сердечко из крови. Оставшиеся участники хорового кружка, теперь начинавшие верить в то, что увидят завтрашний рассвет, зашевелились на своих местах.
— Блейн, не надо! — одиноко крикнула Тина. Остальные желали ему смерти.
Блейн закрыл глаза.
Вот будет смешно, если патронов не осталось. Или именно сейчас ворвутся полицейские. Интересно, какое фото из моих старых попадет на первые полосы газет. Только бы умереть быстро, в тюрьме самоубийство не так просто совершить. А если признают невменяемым? Стреляй уже. Курт, лучше бы тебе было умереть со мной. Курт, прости, я любил тебя неправильно, но я не умел иначе... Курт...
Блейн судорожно вздохнул. В следующую секунду раздался выстрел.

@темы: glee

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Подчищаю постепенно старые идеи, вот это одна из них.
Фэндом: Alan Wake
Персонажи: Алан Уэйк, Элис.
Рейтинг: G
Жанры: Гет, Джен, Драма
Размер: Драббл

Время опасно для вашего здоровья

Время в Темной обители не бежало, не ползло, не плелось медленным шагом и уж точно не мчалось. В Темной обители время не двигалось. Возможно, когда-то его попытались сожрать лангольеры, но отравились и передохли где-то, а их трупами закусили Одержимые. Уэйк лангольеров понимал. Время Обители было отравлено, и в воздухе пахло серной кислотой. "Минздрав предупреждает, время опасно для вашего здоровья". Жаль, - думал Алан, - что в Темную Обитель попал я, а не Кинг. Алан согласился бы никогда больше не писать книги и никому не составлять конкуренцию своими выдумками, лишь бы другой человек занял его место в безвременном путешествии.
С каждым условным днем, продолжавшемся в вечной ночи от пробуждения до того момента, когда он позволял себе забыться беспокойным сном, подложив под подушку пистолет, в его голове все больше крепло желание бросить борьбу. Если не отдать себя на растерзание теням, то застрелиться. Если не застрелиться, то броситься на циркулярную пилу. Если не броситься на пилу, то взять машину и врезаться в столб. Или зайти в отель, открыть газ и щелкнуть зажигалкой. Богатому писательскому воображению нравилось рисовать картины самоубийства. Жить ради себя Алан разучился давно, в пору, отмеченную дорожками из кокаина и разноцветными огнями клубов. Жить ради друзей он не мог тоже. Безутешный Барри? Слишком жизнерадостен, несколько лет дружбы с исчезнувшим Аланом он превратил бы в душещипательную историю, подходящую для того, чтобы вызывать сострадание у красивых девушек. Если бы вернуться Алан мог только к Барри, один из планов по самоубийству давно воплотился бы в жизнь.
Но существовала Элис. Элис, его единственный шанс, его путеводная нить. Элис, воспоминания о которой Алан перебирал в уме, когда становилось особенно невыносимо. Элис, чье лицо он отчаянно боялся забыть и раз за разом воскрешал в памяти...

...Он стоял перед Элис на коленях и плакал, плакал впервые за... неизвестное количество условных дней. Он снова был в мире, где при удачном стечении обстоятельств люди могли увидеть солнце. Этот мир считал его пропавшим без вести (вежливая замена слову "мертв" для упрямых неуспокоенных душ), но для него весь мир сейчас заключался в ней, любимой женщине его жизни.
Он смотрел на её руки с длинными пальцами. Золотого кольца с гравировкой на безымянном пальце не было.
Он смотрел на её волосы, как обычно стянутые в хвост, светлые волосы, так красиво смотрящиеся в лучах заката. Слишком светлые волосы.
Смотрел в глаза, над яркостью которых время было не властно. Её глаза были обрамлены морщинами, длинные морщины, как колеи шоссе, расходились по её лицу, подчеркивая скулы, перерезая на части лоб.
Ей было около восьмидесяти лет. Точную цифру, названную медсестрой, Алан забыл мгновенно. Разум отказывался обрабатывать новую информацию. Тщательно хранимый в памяти портрет был извлечен из дальнего угла, и разум сигнализировал об ошибке. "Что нам подсовывают! — возмущался разум, как преданный фанат, однажды вечером обнаруживший, что на главную роль в его любимом сериале взяли другую актрису. — Это фальшивка, это не она!"
— Ты не можешь быть Элис! — крикнул Алан, перекрывая путь безумия банальной истерикой. — Меня не было всего два года!
Да, по сравнению с пятьюдесятью два года перестали казаться непомерно огромным сроком.
— Ты не можешь быть Аланом! — в свою очередь вознегодовала старуха в плетеном кресле, потрясая в воздухе морщинистым кулаком. — Мой муж утонул много лет назад! Что за подлый розыгрыш вы устраиваете здесь?! Напрасно думаете, что я выжила из ума! Вы не получите ни единого доллара, скоро вернется мой сын и выставит вас отсюда! Вы даже не похожи на Алана!
Сбитый с толку сообщением о сыне и раздавленный её последними словами, Алан почувствовал, что еще немного, и он потеряет сознание. Судорожно хватаясь за реальность, он что есть силы ущипнул себя за руку....

Когда ты засыпаешь в Темной Обители - приготовься к кошмарам. Сновидения, пассажиры-хаотики в поезде, курсирующем между сознанием и подсознанием, не замечают, когда в вагоны заходят тени с клубящейся у ног тьмой. Тени нашептывают самые страшные кошмары. Тени знают, что человека можно свести и ума и пока он спит. Рычаги давления на влюбленных людей видны каждому.
Алан просыпается в гостиничном номере. За окном, обрамленном безвкусными синими занавесками, разумеется, темно. Подушка валяется на полу, накрытая большей частью одеяла. Простыня пропиталась потом, про футболку можно и не говорить. Алан находит в складках одеяла фонарик и пистолет. Он все еще тяжело дышит, а в горле застрял вопль. Кричать во сне он разучился быстро после того, как на крики несколько раз сбегались Одержимые, и приходилось пробуждаться и сражаться одновременно. Плакать можно, кричать нельзя. Инстинкт самосохранения взял эту информацию на заметку и душил крики в зародыше. Сон про Элис-старуху Алан видел и раньше. Он злится на подсознание, что в очередной раз не сразу распознало обман. Но помимо злости он чувствует огромное облегчение. Сравнивая кошмары, он предпочитает просыпаться здесь, а не в рисуемой сном реальности. Темная Обитель в некотором роде делает ему услугу. Подобные сновидения заставляют спешить. Он успеет, не появится на последней странице книги, а вернется вовремя, к своей, к молодой Элис.
Ущипнув себя за руку еще раз, Алан удовлетворенно вздыхает и встает на ноги. Путешествие продолжается.

@темы: alan wake

---

Фэндом: Glee
Персонажи: Блейн, остальные фоном
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология
Размер: Драббл
Описание: Метроном стучал в ритме сердца (или сердце подстраивалось под нужным ритм) и этот звук отдавался барабанным боем в ушах, заставляя считать удары. Секунда. Секунда. Секунда. Может статься, обратный отчет секунд его жизни.

Нажмите "О"

Метроном стучал в ритме сердца (или сердце подстраивалось под нужным ритм), и этот звук отдавался барабанным боем в ушах, заставляя считать удары. Секунда. Секунда. Секунда. Может статься, обратный отчет секунд его жизни. Жизнь не спешила проноситься перед глазами, возможно, дожидалась момента, когда в хоровой комнате появится тот... тот, кто стрелял. Воображение Блейна пасовало (трусило) при попытке представить, как стрелявший выглядит. Вместо этого перед глазами мелькали строчки из википедийной статьи, посвященной перестрелкам в школах. Там был длинный список из незнакомых имен, названий школ, дат. Когда читаешь подобное, то, конечно, ужасаешься, но никак не задумываешься о том, что сам войдешь в число жертв, и уже какой-то другой Блейн будет спустя несколько лет пролистывать перечень фамилий погибших и думать "ах да, тот случай в Огайо, его показывали в новостях. Страшное дело... Нужно заказать на ужин гамбургеров".
"Перестань, ты с ума себя сведешь"
— Пишите сообщения. Все должны знать, что здесь происходит, — велел мистер Шу, державшийся в столь экстремальной ситуации на редкость уверенно, и сперва Блейн собирался послушаться, но в результате от него о происходящем узнали только десяток читателей в твиттере.
Он не хотел прощаться с родителями таким образом. В какой-то смске. Не хотел, чтобы в случае его смерти они перечитывали и перечитывали несколько строчек, ставших преждевременной эпитафией для могилы. Последней смской от него к ним было "Хорошо, перезвоню позже", и он не хотел перечеркивать это "в нашей школе стреляют, прощайте".
Блейн не умел прощаться.
Он вспомнил об этом еще раз, чуть позже, зацепившись взглядом за строчку с телефонным номером Курта. Да, Курту ему отчаянно хотелось написать. Извиниться. Еще раз ("если нас перестреляют, будет выглядеть, как чернейший юмор") сказать, что именно Курт является его первой и последней любовью.
Но пугать дорогого человека, находящегося в другом городе...
"Скорее всего, он и не заметит твоей смс, пропустит, как пропускал много других до этого" - шепнул подлейший внутренний голос комплексов, один из тех, что выбирают момент, когда тебе особенно плохо, чтобы единственной фразой выбить весь воздух из легких.
Блейн не хотел расстраивать Курта и в то же время боялся, что Курт и не расстроится. Блейн был счастлив, что Курт сейчас находится в безопасности, за много летных миль от хоровой комнаты с метрономом, но Блейн, переполненный одиночеством и страхом до краев, глядящий, как Сэм с остервенением бросается на дверь, крича, что должен разыскать Бриттани, глядящий, как жмется к Джейку Марли, хотел, чтобы рядом с ним тоже был кто-то... Не кто-то, конечно же, а один конкретный человек.
Эти фантомные боли не отпускали. Что-то въевшееся под кожу, растворенное в крови. Машинально взять два стаканчика с кофе и недоуменно разглядывать лишний. Сжать пальцы, поймав не теплую ладонь, а пустоту. Найти книгу, которая точно понравилась бы Курту, и только потом вспомнить, что Курта у него больше нет. У боли был большой срок годности.
Проводив строчку с именем "Курт" печальным взглядом, Блейн убрал телефон в карман и обнял руками колени. Он плакал и знал, что позже этого стыдиться не будет. Плакали практически все, но только он - из-за того, что снова зазевался и на полном ходу врезался в гору осколков разбитой любви.
"Зато, если застрелят, Курту точно не придется делать выбор".
"Как будто он собирался. Ему хорошо с новым парнем".
"Ладно, этого наверняка не знаю, но очень на то похоже".
"Глупости".
У надежды на лучшее срок годности тоже истекать не собирался.
По стеклу настенных часов ползала муха. "Почему в важные моменты я всегда замечаю ерунду?" По стеклу ползала муха, неторопливо перебираясь с отметки "два" на "пять". Блейн тоже хотел бы перескочить на несколько часов вперед и узнать, чем все закончилось.
"Если выживу, то..."
На этом мысль споткнулась. Не обещать же себе начать с понедельника новую жизнь и записаться в армию спасения. Это должно было быть что-то выполнимое.
"Что-то связанное с Куртом, что-то, что поможет мне все исправить и..."
После нескольких беспредельно утопичных идей в духе: "Перееду завтра же в Нью-Йорк и вызову Адама на дуэль", в его голове вспыхнул образ обручального кольца. Кольцо было одним из обещаний, отложенных в дальний ящик беззаботным Блейном из прошлого. Рассуждая здраво, образ этот, будучи менее утопичным, чем предыдущие, тоже совершенно не вязался с настоящим. Делать предложение человеку, который встречается с другим, а для тебя припас дружбу с привилегиями? Безумие и нелепая бессмыслица. Но рассуждать здраво Блейн не мог. В четырехугольном чистилище с музыкальными инструментами, где запах страха чувствовался так же сильно, как на скотобойнях, обручальное кольцо увеличивалось до размеров спасательного круга, а мысль о возможном отказе не ужасала.
Кольцо грезилось Блейну в сверкающем ореоле, эдакая волшебная палочка для испорченных отношений. Нажмите "о", чтобы исправить положение.
Блейн сглотнул и уткнулся носом в свои колени. Он все еще был в опасности, плакал, переживал за других учеников и чертовски боялся, но в вереницу панических мыслей вклинились несколько неуместно романтичных и обнадеживающих. Люди, мечтающие сделать предложение своим возлюбленным, не должны умирать, ведь правда? Мир не должен быть настолько несправедлив.

@темы: glee

---

Фэндом: Glee
Персонажи: Курт/Адам
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Психология, Повседневность
Описание: Курт покрыт тонкой паутиной трещин и надломов. Будь это не надломы, а переломы и дыры вместо трещин и выглядел он бы сломленным, в таком же виде, Курт напоминает статуэтку балансирующую на краю стола, к которой бросаешься через всю комнату, в надежде успеть поймать.
Посвящение: Эстер

Кот и лис

— "Куда приводят мечты"?
— Мне там детей очень жаль.
— "Сладкий ноябрь"?
— Название не внушает доверия... лучше не надо.
Попытавшись найти "свой" идеальный фильм в трех близлежащих кинотеатрах, Адам и Курт обнаружили там только "Волшебника Оз" да "Джека-покорителя великанов", что подошло бы, будь им лет пятнадцать (на двоих). В глубине души Адам не сомневался, что так и будет. "Свои" фильмы должны появляться, когда пожелают, а выбирать их насильственным путем - затея бессмысленная. Однако сдаваться тени бывшего он не собирался, и в результате дело кончилось тем, что, переместившись в квартиру Курта, они листали списки романтических фильмов в интернете и ворошили собственную память.
— "Амели"?
— Смотрел лет в тринадцать. Милое, конечно, до невозможности, но не знаю, подойдет ли нам.
— "Жена путешественника во времени"?
— Возможно. Звучит интересно.
— "Дневник памяти"?
Курт вздрагивает, и Адам сразу понимает, что на этот раз дротик улетел в десятку, проблема только, что в чужую. Это запретная зона то-что-было-не-с-ним, минное поле, участки которого значками не обозначены. Нужно вовремя отскакивать назад и начинать сначала.
— Понятно, — тихо говорит он и спешит перебить неудачное предложение другим. — "Последняя любовь на Земле"?
— До чего претенциозное название. Давай.
Они смотрят "Последнюю любовь на Земле", и Курт к концу фильма тратит недельный запас бумажных платков, после чего мокрым от его слез становится плечо Адама, а на середине фильма они разводят спор о том, лепестки каких цветов приятнее было бы есть и мылом какого сорта предпочтительнее закусывать, и фильм этот, само собой, нельзя сделать романтическим гимном их зарождающейся любви, но Адам, тем не менее, доволен. Этот вечер - только для них, без третьего лишнего.

Без третьего лишнего - это очень важно. Третий вплывает часто, как трупы в реках по весне. Все, что Адам знает о нем - это имя, "он мне изменил", "он танцевал лучше", "он собирался петь со мной песню из Мулен Руж на свадьбе" и "я отчаянно хочу забыть его". Действительно важно было знать другое. Он сделал Курту больно. Сделал больно и так и остался маячить где-то на горизонте, а значит, история могла повториться. Он сделал Курту больно, и теперь Курт таскает за собой его воображаемую копию с запахом гнили, невольно (против воли) сравнивая каждый поступок Адама с тем, что было когда-то. Чтобы обнять Курта, сперва нужно пробиться через распадающийся заслон из воспоминаний о ком-то, кто оказался настолько глуп, что добровольно отказался от самоуверенного (снаружи), глубокого неуверенного в себе (внутри) парня, чье поведение навязчиво вызывало в памяти Адама Экзюпери с его розой, которая не боялась тигров, трогательно грозя им несколькими шипами.
Отдавая себе отчет, что в этом неведомом далеком Блейне все же было что-то, что заставило Курта полюбить его, Адам все же склоняется к мысли, что Блейн был или глупцом, или слепцом.

— Значит, он никогда не говорил, что ты сексуален?
— Ну... нет. Все в порядке, правда. Я привык считать себя милым.
— Не спорю, милый тоже, но как же так! Ты чертовски сексуален!
— Перестань.
Краснеющий Курт - особый вид красоты, ассоциирующейся с мурлыкающими котами и теплым английским чаем. Мурлыкающий Курт - самая частая эротическая фантазия Адама, появившаяся недавно, но мгновенно взлетевшая на вершину чарта.
— Никогда не перестану.
— Ты слишком хороший.
Голос Курта звучит виновато, в собственной хорошести он сомневается чаще, чем часы отбивают оборот в шестьдесят минут. Адам понятия не имеет, насколько виновен Блейн в устойчивости сего комплекса, но порядочно недоволен им и из-за этого. Вина без причины - любимый демон Курта, изгнанием которого Адам занимается самозабвенно, бросая в бой орду комплиментов, заботы, юмора. Когда-нибудь он справится. Исправит нарушенное.
Курт покрыт тонкой паутиной трещин и надломов. Будь это не надломы, а переломы и дыры вместо трещин, и он выглядел бы сломленным, в таком же виде Курт напоминает статуэтку, балансирующую на краю стола, к которой бросаешься через всю комнату в надежде успеть поймать.
Наблюдая за ним, Адам, не обделенный ни пристальным вниманием со стороны школьных хулиганов (действовавших по той же схеме, что их американские собратья по духу), ни несчастной первой любовью, ни столкновениями с людьми закостенелых (и попросту гомофобных) взглядов, понимает, что сам остался цел.
А лучше бы было наоборот.

Их разговоры при личных встречах наполнены каким-никаким смыслом, однако Адам больше любит другие, проходящие в скайпе при тусклом свете мониторов. Когда до отхода ко сну остается не больше пятнадцати минут (оба они привыкли жить по расписанию, а расписания эти в большинстве случаев совпадают), начинается пинг-понг смайликами. Медведь (hug), сердце, сердце, поцелуй, подмигивание, солнце, сердце, улыбка, ухмылка, медведь. Азбука Морзе двадцать первого века. "Пожалуйста-побудь-со-мной-еще-немного". Сердце, сердце, сердце. Отправить. Прислушаться к звуку настоящего мотора по перекачке крови, живущего в груди. Вообразить, что сердце звучит в унисон с другим.
"Я собираюсь избавиться от прежней подушки, той, что с обнимающей рукой" - пишет однажды вечером Курт и прибавляет к этому тексту пару обнимающихся медведей-смайлов.
Адам прочитает это как: "ведь теперь меня часто обнимаешь ты"
"не жалко?)"
"не особо.) поможешь выбрать новую?)"
"(nod)(heart)"
"(inlove)"

Курт улыбается, безуспешно пытается сымитировать его акцент, сравнивает его с фенеком, проводя указательными пальцами по ушам, задумчиво закусывает губу, сидит в метро с одним наушником в ухе, умудряется терять свою зубную щетку в пределах ванной, громким шепотом пересказывает подслушанные сплетни, жмурится, когда подолгу смотрит в глаза... Одним словом, из постороннего Курта становится Куртом близким, обнять которого можно в любую минуту. С каждым днем Адам все больше хочет обнять его и не отпускать никогда.
И, как следствие, он все больше боится, что однажды отойти в сторону придется. По-английски. По-джентльменски. Он сможет, конечно, не станет виснуть камнем на ногах, если от него захотят отказаться, но... Лучше не надо. Он ведь все делает правильно.

— Ты знаешь, что тебе во мне нравится?
— Конечно. — Курт замирает нерадивым учеником у доски, неуверенным в точности своих знаний. Готовится что-то перечислять.
— Надеюсь, когда-нибудь не будешь знать.
— Эм?
— Когда любят, то не могут сказать, за что. Поэтому я надеюсь...
На секунду Курт проваливается в собственные мысли, взгляд становится пустым и отстраненным. В последнее время это случается с ним все реже и возвращается он намного быстрее, чем было в начале их отношений.
— Да, — отвечает он, вновь глядя на Адама, а не сквозь него. — Я на это надеюсь.

@темы: glee

---

Фэндом: Mass Effect
Персонажи: Клон фем!Шепард (мельком клон/Брукс)
Рейтинг: PG-13
Жанры: Фемслэш (юри), Ангст, Психология
Описание: С тех пор, как она научилась быть человеком, ей удивительно больно жить.
Примечания автора: От себя автор советует к прочтению роман "Не отпускай меня". Да, там тоже про клонов.

Начни с себя

Её первые шаги - неловкое подобие настоящих. Шаги младенца у взрослой на вид женщины выглядят смешно. Она еще не знает, что такое смех. Растопырив ладони, падает на колени и упирается руками в холодный пол. Дышит прерывисто (воздуха слишком много, света слишком много), отдав управление инстинктам. Ждет, когда безупречно белый пол перестанет вертеться перед глазами. Где-то рядом цокают каблуки Брукс, оглядывающей свой новый рискованный проект.
Первый вопрос клона для Брукс неожиданностью не становится.
— Кто я? — спрашивает растерянное и дрожащее от холода обнаженное существо, смотрящее на неё со страхом.
— Коммандер Шепард, — отвечает Брукс, усмехнувшись.
Пока нет, но однажды станешь ею.
Клон кашляет воздухом прямо на её блестящие сапоги.
***
С тех пор, как она научилась быть человеком, ей удивительно больно жить.
Она развивает свой мозг, тот самый, что не пригодился коммандер Шепард. Читает, смотрит фильмы, ежедневно проверяет сводки новостей в экстранете. Поглощает информацию с жадностью изголодавшегося человека, сорок лет бродившего по пустыне. Ей важно не просто нагнать оригинал, а стать лучше. Может быть, она уже знает больше, чем Шепард. О судьбе клонов в истории развития человеческой расы - уж точно. Выводы неутешительны.
Клоны живут только затем, чтобы умереть.
Люди, скорее всего, тоже, но их создатели, кем бы они ни были, милостиво позволяют заблуждаться на этот счет.

Поступки Шепард клон разбирает с дотошностью патологоанатома, вооружившись самой яркой из ламп дневного света. Радуется каждой ошибке этой, несовершенной. Подверженной эмоциям. Скрупулезно подсчитывает развилки событий, где бы свернула в другую сторону, сделала иной выбор. Зрителей у этого титанического труда нет, Брукс биографией и послужным списком Шепард интересуется слабо.
Зато тыкать себя в правду можно сколько душе угодно.
О своей душе клон не говорит. Сомневается в наличии, а иногда считает лишней деталью.

На фотографии Шепард с её командой, с теми, кого она зовет друзьями, клону смотреть неприятно. Друзей обмануть не удастся. Эти слишком хорошо выучили "несовершенную". Они за неё горой, они принадлежат ей, а значит, они враги. Когда клон смотрит на них впервые, в уголках глаз начинает неприятно жечь. На расстоянии члены экипажа "Нормандии" кажутся добрыми. Понимающими. Рассказать бы им правду и пригласить в бар, выпить по стакану ледяного пива, а потом вместе взойти на борт космического судна и смотреть, как удаляется Земля, а звезды становятся ближе... На самом же деле, стоит им её увидеть, поспешат вывернуть наизнанку насмешками. Скажут, что она подделка, фальшивка, что "их" Шепард намного лучше.
Шепард со снимков смотрит добрыми глазами убийцы миллионов, обнимает за шею турианца по имени Гаррус.
Клон моргает, смахивая в сторону слезы. Знакомится с завистью.

Когда она доберется до той, что сейчас считает себя оригиналом, то заставит её сомневаться. Выбьет почву из-под этих героических ног. Прах Миранды и Джейкоба витает в атмосфере рядом с тем, что осталось от Базы Коллекционеров, а значит, никто не нашепчет Шепард правду. Можно сказать, что она тоже клон, только ради её экземпляра Призрак раскошелился на проработку воспоминаний. Или не говорить ничего. Клон читала, что человеческий мозг отлично умеет пугать себя сам, стоит указать направление к комплексам.
Человеческий.
Она не уверена, что хочет причислять себя к данной группе. Она бережно расставляет по углам памяти воспоминания каждого дня, но их все равно так ничтожно мало, по пустым углам катается перекати-поле.
Она хочет родителей, первую несчастную любовь и школьные годы, шутки, понятные только друзьям в Академии, детские впечатления, о которых принято говорить с умилением. Умиление - незнакомое чувство. Похоть - понятное. Радость... Сложнее, но можно нашарить что-то похожее. Любовь остается за десятью замками. Это злит её. В этом та, что не клон, обошла. Она умеет любить, и это еще один повод ненавидеть её.
У ненависти много оттенков. Иногда едва тлеет в голове и кажется серой. Ненависть клона похожа на коробок с неиссякаемым запасом спичек. Достаточно, чтобы кто-то где-то упомянул коммандер Шепард, и пожар вспыхивает мгновенно, выжигая прочие мысли. Ненависть делает победный забег по мозгу, а после снова возвращается, становится серой. Пеплом.
Конечно же, как только война со Жнецами из мифа становится реальностью, о Шепард начинает кричать каждый занюханный ворча.
Если бы судебное разбирательство закончили вовремя и Шепард казнили, принеся возмездие во имя батарианцев, клон могла бы попробовать стать кем-то иным. Но быть кем-то иным, начиная с нуля, зная, что другой досталось все - неприемлемо. Лучше вернуться в вечный анабиоз.

— Какая я по счету? — спрашивает клон во время одного из перелетов. В каюте темно, волосы Брукс становятся частью темноты, от тела остаются лишь контуры. Мираж с мерным дыханием и обманчиво-ласковым голосом.
— Что? — выдыхает Брукс в её плечо, на долю секунды коснувшись кожи губами.
— Какой я клон по счету? Четвертый, пятый? Не верю, знаешь ли, что у Цербера хоть что-то получилось с первого раза.
Получилось оживить Шепард.
Брукс не отвечает так, прекрасно зная сколько гнева последует.
— Не знаю. Это важно?
— Да. Хочу понять, какую из их лабораторий сжигать первой.
— Действуй наугад.
— Слишком просто.
— Можешь обратиться с этим вопросом к мистеру Призраку.
— Мистер Призрак получит пулю быстрее, чем сможет меня узнать. Опасно давать ему время размышлять над ответом.
— Тогда терпение, милая. — Брукс ведет указательным пальцем по её ключице, притрагивается к ямке на шее. От этого тепло и немного сладко, хочется свернуться в клубок и попросить: "люби меня". — Рано или поздно попадешь в нужную.
Самой Брукс она нужна, только пока ненавидит ту, другую. Но с ней все равно тепло.
Клон обнимает Брукс за шею и закрывает глаза. Она видит ряды пробирок, перекошенные лица неудавшихся попыток, скрюченные пальцы, скребущие стекла колб-гробов, безумные взгляды. Словом, свои обычные сны.

Когда клон разберется с Шепард, то обязательно убьет Призрака. Не потому что, он индоктринирован и представляет угрозу для человечества. Ему не следовало играть в Бога. Давать жизнь тем, кто о ней не просит.
Клон очень жалеет, что Призрак предусмотрительно обрубил все привязанности. Не получится отнять у него кого-нибудь родного и распродать на органы.

Со Жнецами она, само собой, тоже разберется. Чтобы сделаться по-настоящему свободной. Хорошо послужишь человечеству - получишь право быть какой угодно. Уродливой, больной, беспредельно жестокой. Никто и слова не скажет. Недостатки не прощаются только посредственностям.

В первые несколько дней после "осознания" себя она часто разбивала руки в кровь и размышляла о способах самоубийства. Спустя полгода все чаще представляет, как разбивает об острый выступ голову Шепард. Нет, не Шепард. "Неправильной". "Пробной версии".
Чтобы проще было кого-то убить, нужно представить, что кто-то и не личность вовсе. Генетический мусор. Сотрудникам Цербера должно быть выдаются соответствующие брошюрки с инструкциями в первый же день работы.

Она не хочет быть темной половиной, навроде мистера Хайда. Хочет быть целой и единственной. Привнести в Галактику немного справедливости. Да, эгоистичной. Для начала. Но ведь говорят, что начинать нужно с себя.

@темы: mass effect

---

Фэндом: L.A. Noire
Персонажи: Коул Фелпс, Мэри
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Психология
Предупреждения: Смерть персонажа
Описание: Ритуалы, отработанные до автоматизма, не вызывают эмоций. Даже если перед тобой лежит тело привлекательной женщины, инстинкты любезно проигнорируют этот факт. Все, что нужно сделать Коулу Фелпсу, это произвести несколько простых действий. В первый раз было, как ножом по сердцу. Теперь - как ножом по маслу.
Примечания автора: Первое вертелось в голове все то время, пока мы с Фелпсом мотали служебным срок в отделе убийств.
Второе можно считать необязательным бонусом.

Издержки профессии

Ритуалы, отработанные до автоматизма, не вызывают эмоций. Даже если перед тобой лежит тело привлекательной женщины, инстинкты любезно проигнорируют этот факт. Все, что нужно сделать Коулу Фелпсу, это произвести несколько простых действий. В первый раз было как ножом по сердцу. Теперь - как ножом по маслу.
Поднять левую руку - обломаны ли ногти?
Поднять правую руку - содрано ли с безымянного пальца обручальное кольцо?
Нет. Возможно, в этот раз убийцу спугнули раньше, чем он успел поживиться украшениями.
Опустить взгляд ниже, на обнаженную грудь (инстинкты все еще молчат) и живот - есть ли очередная бессмысленно-кровожадная надпись?
Какой сердобольный глупец успел накрыть тело одеялом? Ладно, хоть надписи нет. В этот раз ублюдку крупно не повезло.
Повернуть шею (мерзкий хруст, как от смятой в кулаке сигаретной пачки, он преследует его с тех пор, как началась муторная история с маньяком) и... не услышать хруста. Нащупать пульс. Замереть с протянутой рукой, чувствуя как собственный ритм сердца превышает допустимую скорость.

— Коул, что ты делаешь? — сонно ворчит Мэри, вслепую отмахиваясь от его ладони. — У тебя руки холодные. Дай выспаться...
— Да-да, конечно, — с испуганной поспешностью откликается он и закусывает край покрывала, чтобы не было слышно стука зубов.
Мэри переворачивается на другой бок. Затихает, размеренно и глубоко дыша. В предрассветных сумерках Коул Фелпс, прославленный полицейский из Лос-Анжеловского отдела убийств, испуганно таращится в стену, молясь о том, чтобы жена никогда не узнала о печальных последствиях его работы. Что он не сразу способен нащупать грань между реальностью и кошмарами. Что только что принял её за труп.

***
Перед смертью Коул не смотрит нарезку из важных событий своей жизни. У него есть секунд пятнадцать, самый талантливый киномеханик сумел бы показать за это время лишь бессмысленную фрагментальную кашу. Зато Коул успевает оценить черный юмор мироздания.
Его главный грех связан с пожарами (от обугленных людей запах идет почти такой же, как от поджаренной курицы, поэтому после службы в армии он становится вегетарианцем поневоле).
Главный грех связан с пожарами, а теперь он тонет в воде. Ха-ха. Отличная шутка.
Возможно, искупавшись с летальным исходом в канализации, он и искупление заслужит.
— Прощай! — кричит он в поделенное на части решеткой ночное небо, чуть улыбаясь собственным мыслям.

Волна заботливо накрывает его с головой.

@темы: L.A. Noire

---

Фэндом: Glee
Персонажи: Курт/Блейн, Курт/Адам
Рейтинг: G
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Психология
Описание: Курт сидит на диване, поджав под себя ноги, поглощает мармеладных змеек из большого бумажного пакета и смотрит "Мулен Руж". Пакет со змейками подарил ему на День Всех Влюбленных Адам, а "Мулен Руж" навевает воспоминания о Блейне. Сочетание этих фактов дает Курту возможность почувствовать себя удивительным мудаком.
Примечания автора: Альтернативное описание могло бы звучать как: Курт не хочет ничего решать, Курт хочет мурмурмур

Come What May

Курт сидит на диване, поджав под себя ноги, поглощает мармеладных змеек из большого бумажного пакета и смотрит "Мулен Руж". Пакет со змейками подарил ему на День Всех Влюбленных Адам, а "Мулен Руж" навевает воспоминания о Блейне. Сочетание этих фактов дает Курту возможность почувствовать себя удивительным мудаком.
Адам - очень хороший человек. Один из тех, кто готов терпеливо ждать решения другого человека, не подгоняя его и не залезая под кожу в попытках расковырять корень проблемы. Когда Адам начал петь во время одной из их первых встреч, мозг Курта с ужасом окрестил Адама новым, точно скопированным Блейном, но чем больше встреч накапливается с тех пор, тем меньше поводов сравнивать несравнимое. У Адама есть акцент и нет бабочек на шее. Адам любит панд, а не щенков. Адам покупает билеты на пятый ряд, игнорируя места для поцелуев. Целоваться на пятом ряду оказывается ничуть не хуже.
Курт знает тысячу и один мелкий факт из повседневной жизни Адама, но как же муторно ему от факта выстраивания нового домика отношений по соседству с тем, что был заброшен, но не разрушен.
Кажется, что нужно только вернуться и зажечь свет...
Блейн - тоже хороший человек. Курт не понимает, чем притягивает хороших людей, заставляя их биться об его комплексы, как мотыльки бьются об лампу. Возможно, его предназначение на земле именно в этом - разбивать лбы хорошим людям. Может быть, после встречи с ним, пройдя испытание по имени Курт, люди становятся сильнее и осознают, что доверять тому, кто кажется милым, по меньшей мере неразумно.
Курт хотел бы считать, что совсем не мстит Блейну за измену, наказывая его замечательными свободными отношениями.
Он откусывает мармеладной зеленой змейке хвост, держа в голове эту мысль.
Свободные отношения действительно нравятся ему. Иногда. Еще бы, в его нью-йорской квартире теперь живут целых два адепта этого культа. За левым плечом стоит Рейчел, за правым - Сантана. Для ангелов мест не осталось. Что же плохого в том, чтобы получать от жизни максимальное удовольствие, ловить каждый выпавший шанс?
Плохо то, что тебе этого не хочется, - твердит ему прежний Курт, Курт школьных времен, Курт, который плакал на плече у Блейна, глядя, как героиня Николь Кидман захлебывается чахоточным кашлем.
Этому Курту нужна прежняя жизнь и прежняя свадебная мечта.
Блейн в бабочке, гости на свадьбе, вытирающие глаза бумажными платками, страдающие от приливов умиления к молодой паре, танец для двоих... Сперва по свадебной мечте бульдозером проехалась измена потенциального мужа, а потом он сам... добил? А было ли что добивать?
Вообще-то Блейн мог бы и отказаться от дружбы с привилегиями. Курт сегодняшнего вечера, тратящий бумажные носовые платки на свою печаль, считает, что некоторым людям стоило бы быть с ним строже. Уметь говорить нет. Сам он только недавно освоил этот навык и теперь применял его направо и налево, не всегда должным образом. У передозировки свободой те же побочные эффекты, что от иных вредных веществ. Последующая апатия. Депрессия.
Хорошие люди вокруг него медленно сжимают кольцо, но не просят сделать выбор.
Курту страшно. Все вокруг понимают его. Можно честно сказать Блейну, что встречаешься с кем-то другим - Блейн останется на своем месте. Можно рассказать Адаму о "срыве" на выходных, объяснить сколь прочно он увяз в болотце ностальгии и к чему это привело - Адам поймет.
Как долго удастся сидеть на двух стульях, Курт не знает, но чувствует себя крайне неуютно и сидит на них напряженный, с вытянутой спиной, подозревая, что однажды у стульев отрастут клыки и когти.
Курт немного завидует героине Николь Кидман. Сатин успела умереть до того, как её возлюбленный Кристиан начал считать, что она слишком много времени уделяет работе и завел себе кратковременный роман на стороне. Вот только умирать он не хочет.
Курт очень сожалеет о том, что в пьесе его жизни ярко выраженных злодеев нет. Разве что он. И то с этим никто не согласится.
(Разве что он)
Досмотрев фильм, Курт откладывает в сторону теперь уже пустой пакет из-под змеек. Не вставая с дивана, отправляет смски с пожеланиями приятных снов. Одну в вероятное прошлое - Блейну. Одну в возможное будущее - Адаму. Получает примерно одинаковые ответы и слабо улыбается, читая их, уже слишком сонный, для того, чтобы думать о себе плохо.
Снова откладывает решения на завтра.
Ведь завтра будет уже другой день.

@темы: glee

---

Фэндом: Glee
Персонажи: Курт/Блейн
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Драма, Повседневность
Описание: Какая жалость, ты все еще идеален для меня.
Примечания автора: Автор увидел в 4х14 множество страданий, оставшихся за кадром, показанных мельком. И решил написать об этом.

Всё сложно

I wanna leave but I'll be back I`m sure
But every time you make me cry I love you that much more (с)

Ну и что, - убеждает себя Блейн.
Может, мы и правда помогаем друг другу по-дружески, - убеждает себя Блейн.
Подозрительно щипать в носу начинает уже на прокручивании слова "помогаем", но он давно договорился с собой, что плакать будет только на сцене. И, возможно, при просмотре некоторых мюзиклов. Не проводя параллелей с героями.
Мне нравится Сэм, - думает Блейн и ловит взгляд своего нового избранника, выдающиеся губы которого тут же растягиваются в приветливой улыбке.
Немного правды из жизни Блейна: быть другом Сэма совсем не так больно, как быть другом своего прекрасного бывшего. Даже сравнить нельзя. Симпатия к Сэму безопасна, как низкокалорийный йогурт из натуральных компонентов. Она превосходна безответна. То, что надо, когда твое сердце разбито.
Нет, я в порядке, мне нравится кое-кто другой, но, к сожалению, он не ответит взаимностью, и я уважаю его выбор, и нет, мне ни в коем случае не нужен тот, кто мог бы согласиться.
Немного правды из жизни Блейна: попытайся он найти новый объект для воздыханий среди геев, то сбежал бы сам.

Нью-Йорк видится Блейну огромным монстром, медленно пережевывающим личность Курта. Дымящим заводом по переработке домашних великолепных куртов, влюбленных в своих парней. Заглянувший из Нью-Йорка Курт окутан густым ароматом свободных отношений - последнего писка сезона в Большом Яблоке. Новый Курт считает допустимой дружбу в постели, из-за чего Блейн чувствует, что безбожно отстает, кажется себе наивным дошкольником, ожидающим, что его примут в свою компанию старшеклассники.
Блейн размышляет о том, каким станет сам, когда окажется в пределах видимости монстра, а монстр воззрится на него миллионами огней небоскребов.
Может, когда-нибудь он почувствует пульс Нью-Йорка. Может, завод по переработке поющих мальчиков сложит из него что-то подходящее забежавшему вперед Курту.
Или кого-то, кому Курт не будет нужен.

Когда Блейн приезжал в Нью-Йорке на снежное, славное Рождество, то получил немного важной информации о состоянии своего сердца.
Какая жалость, ты все еще идеален для меня.
Что, что? Несколько месяцев разлуки? Обиды? Начал свыкаться с одиночеством? Забудь про эту чушь, заявило сердце, ехиднейше пропуская удары при виде Курта.

"Черт, я опоздал на занятия", - писал нью-йорский Курт в перерыве между славными, снежными каникулами и датой, отмеченной сердечками в календарях. Или: "Видел на Бродвее новый плакат "Злой". Красиво. Попозже пришлю фото". Или: "Парень Рейчел чуть не испортил мой винтажный стул!". Или любимый смайлик их пары, вероятно, ничего не значивший теперь: "<3"
Раньше, когда подобными ерундовыми смсками они обменивались по десять раз на дню, Блейн и не представить не мог, сколько чувств разом они способны пробудить.
Он пишет эти смски мне и только мне. Он все еще любит!
Зачем он их пишет?
Какое мне дело до плакатов и твоих опозданий!
Вырви из клавиатуры символ "<" и цифру "3", если не испытываешь того же, что я, когда набираешь их.
Но если испытываешь...
Дни, когда ему удавалось не чувствовать ничего или сосредотачиваться на симпатии к Сэму, считались самыми удачными.

— Мы друзья, — подчеркивал Курт, глядя на Тину воинственно.
"И только попробуй утверждать, что между нами есть что-то большее", - читалось в его взгляде.
Слова эти тут же взлетели на вершину хит-парада боли Блейна, потеснив с первого места "Я вроде как кое с кем встречаюсь".
Тебе обязательно надо было говорить это здесь?
Хорошие воспоминания о том, что происходило с ними в школьных коридорах в то время, когда друзьями быть не требовалось, замещались болезненными, как будто замазывались новым слоем краски поверх стершегося.
— Нет, я не твой друг, — смело возражал Блейн в своем воображении. Воображаемый Блейн знал, как нужно было поступить с самого начала. Объявить, что либо они снова встречаются, либо доламывают отношения до основания и расходятся. Совсем. Окончательно.
В реальности Блейн позволяет себе едва заметно поморщиться и коротко кивает.
Да, мы друзья. Да, свободные отношения - это здорово. Да, это осознанный выбор. Нет, я не страдаю.
Нет, да, нет, да. Главное - не ошибиться. Кивать вовремя. И улыбаться почаще.
Позже, проводив довольного жизнью Курта в аэропорт, он еще успеет удивиться тому, как быстро и легко сдал нравственные позиции, почуяв, что нужно сказать, чтобы получить возможность снова прикоснуться к Курту, поцеловать Курта, с восторженным видом посидеть у ног Курта.
Оставшись в одиночестве, сложнее было верить в то, что оно того стоило. Чтобы вернуть все как было, и вести себя надо как раньше, а не капитулировать перед новыми условиями.
Что дальше, Курт приедет со своим "кое-кем", а к нему по-дружески забежит ночью?
Ну уж этого он не допустит. Наверное.

Для смс от Курта на его телефоне установлена мелодия "Where Do I Begin". Никак руки не доходят сменить. Блейн высовывает голову из-под одеяла, прервав сеанс самобичевания, и подносит телефон к глазам, часто моргая из-за яркого света экрана.
"Долетел нормально. Спасибо за выходные! <3"
Блейн жмет на "Ответить" и тяжело вздыхает, глядя на пустое (пока что) поле для сообщения. Почему бы ему не закончить все сейчас? Он мог бы даже не полениться встать и принести с книжной полки томик Ремарка, чтобы точно процитировать часть про: "Любовь не пятнают дружбой". Это был бы красивый жест. Курт оценил бы.
Вот только... Курт мог бы с ним согласиться, а от одной мысли об этом воздуха в комнате становится слишком мало для вдоха.
Больше всего Блейн боится убедиться, что Курт действительно способен жить без него. Что все, что происходит между ними сейчас - это не тяжелый период, не наказание за его измену, не камень на пути в волшебную страну взаимной любви, а безвыходный тупик перед обрывом.
"Ещё увидимся!" - высылает в Нью-Йорк Блейн, после чего с силой кидает телефон на подушку и закрывает глаза.
Прости. Я снова все испортил, - думает Блейн.
Много, очень много времени минуло с той поры, когда он в последний раз до такой степени презирал себя.

@темы: glee

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Фэндом: Being Human (BBC)
Персонажи: Айвен/Дейзи
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Ангст, Вампиры
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: Драббл.
Описание: У нее было тупое имя. Дейзи. Есть такая диснеевская утка с розовым бантом на башке. От женщины с таким именем никак не ожидаешь, что она перегрызет тебе горло, не правда ли?

Вонзи свою любовь мне в шею

У нее было тупое имя. Дейзи. Есть такая диснеевская утка с розовым бантом на башке. От женщины с таким именем никак не ожидаешь, что она перегрызет тебе горло, не правда ли?
С особым удовольствием она выпивала тех, кто при знакомстве тянул "милое имя, детка".
А он постоянно щелкал своей блядской зажигалкой.
Щелк, щелк, Дейзи.
Отщелкай вальс кастаньетами из зажигалки, за каждый прожитый год. Нет, лучше выложи это число трупами. Один их год равняется примерно сотне человеческих жизней.
Шестьдесят пять грёбанных лет.
Познакомься они в молодости, нормальной человеческой молодости, сейчас оба впали бы в маразм, катали друг друга на креслах-каталках и обменивались пачками разноцветных таблеточек, сжимая их в сухоньких морщинистых кулачках.
Жили бы на море, а на юбилей он бы подарил ей новую вставную челюсть.
До юбилея оставалось три месяца.
Айвен в этот раз поспешил с подарком.
— Если бы я погиб, тебе стало бы легче?
— Да!
Нет, конечно. Это было бы слишком просто.

Тот, кто тебя обратил - это вроде первой любви. Не какой-нибудь "я смотрел на нее в младших классах, утирая сопли рукавом", а любви, которую ты выблевываешь из себя, валяясь на полу в своей комнате, врубив на полную громкость музыку. Такие любови заканчиваются суицидом, а вампирские привязанности Обративший-Обращенный с суицида начинаются. Бывает так, что новичков не спрашивают, но её-то спросили. Что же она?
Польстилась на жизнь, не пропахшую войной. Когда сидишь в бомбоубежище и кто-то эдаким театральным жестом распахивает дверь и протягивает тебе руку и вечность, будешь полной дурой, если откажешься.
— Долго репетировал? — спросит она позже, прочерчивая ногтями новую алую полоску на его спине. Он ответит, что это был экспромт.

И это чертово наркоманство, ясное дело. О чем думают идиоты, придающие наркомании романтический оттенок, Дейзи понятия не имеет. У них точно много общего с теми, кто создает антропоморфных уток и нацепляет на них банты. Разница между любовью и наркотиками в том, что с настоящими наркотиками проще. У жидкости в шприце своих желаний не возникает, человек может уйти в любую минуту.
Она могла, он не стал бы удерживать, как не удерживал от встреч с другими мужчинами. Не спрашивал подробности, не просил объяснений, не возражал, если она притаскивала к ним в дом очередного юного красавчика и предлагала закусить им на ночь глядя.
— А как же правило "не есть после шести"?
— От крови не полнеют, дорогой.

Наверное, он был идеалом вампирского мужчины. Наверное, она действительно любила его, насколько умела, любила всей оставшейся от прошлой жизни человечностью.

Нахрена ты его спас? — спросила бы она Айвена, если бы они встретились снова. — Почему именно его?
Сказал "каждый заслуживает свою Дейзи" и умер ради любви вампиреныша-вегана? Ради любви, которую Митчелл выдумал! Разменял собственную Дейзи малой монетой. Отпустил. Обещал, что будем просто наблюдателями, и влез в самое пекло. Зачем, зачем, зачем ты это сделал? Схватить за отвороты дорогого пиджака, прижать к стене и смотреть в невозможно спокойные темные глаза.
Объяснить простые истины. Твоей Дейзи очень больно, знаешь. Помнишь, ты говорил, что она уже не способна испытать сильные эмоции? Теперь их в достатке, и все отрицательные. Твоя Дейзи закусила людьми в метрополитене (неслыханная дерзость по меркам принятой в вампирском мире анонимности), а лучше ей от этого не стало. Твоя Дейзи поняла, что так и не превратилась окончательно в монстра, реками крови пустоту в сердце заполнить не удалось.

У тебя всегда должен быть запасной план, любил говорить Айвен. Самого Айвена у неё больше не было, ну а план родился легко, и было в нём всего два пункта.
Отомстить за своего любимого ублюдка.
Умереть за своего любимого ублюдка.

@темы: Being Human (BBC)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра